Россия разложилась снизу

ФОТО: ИТАР-ТАСС

У нас любят ругать власть. Она всегда виновата во всем: в бедности одних и коррупции других, в упадке образования и высокомерии раскормленных элит, в росте тарифов ЖКХ и пробках на улицах Москвы. Казалось бы, в стране имеется огромный протестный потенциал: недовольны практически все. Тем не менее все попытки оппозиции расшевелить народ пока заканчивались полным провалом.

Мероприятия, регулярно устраиваемые несистемной оппозиций, как правило, собирают по несколько сотен человек, а их единственным результатом становятся очередные задержания Немцова, Милова или Лимонова. Единственным несистемным мероприятием, собирающим по несколько тысяч человек, является "Русский марш".

КПРФ наверняка проведет 7 ноября тысячные митинги и шествия по всей стране. Не зря команда Зюганова начала эту неделю с мощного вброса информации о многочисленных нарушениях избирательного законодательства со стороны "Единой России" и ЦИК. И не случайно эту скандальную пресс-конференцию транслировал канал "Россия 24". Так что народ КПРФ, скорее всего, соберет, но по своему характеру ритуальные мероприятия коммунистов больше похожи на народные гуляния, чем на выброс негативной энергии возмущенных граждан.

На Западе уже больше месяца митингуют под лозунгом "Захвати Уолл-стрит", а у нас тишина. Раскачать ситуацию не помог ни кризис, ни начавшаяся избирательная кампания. Да и Запад с его борьбой против финансовых воротил нам не указ. У них растут налоги и пенсионный возраст, а у нас пока нет. У них сокращают стипендии, зарплаты и пенсии, а у нас эти выплаты хотя и ненамного, но растут. Так за что бороться? За демократию и свободу слова? Эти лозунги давно скомпрометированы, да и чудовищные результаты "арабской весны" очевидны всем.

Тем не менее в обществе все же есть болевые точки, при нажатии на которые люди выходят на улицу. В 1990-е много митинговали из-за закрытия или передела предприятий и невыплаты зарплат. В 2002 г. было грандиозное выступление в Воронеже: 25 тысяч человек вышли на митинг против беспредела монополий, которые взвинтили тарифы на ЖКХ и беспощадно отключали неплательщиков. Сравнительно недавно было Пикалево. Во всех этих случаях речь шла об элементарном выживании здесь и сейчас, и власть улаживала эти ситуационные конфликты в режиме ручного управления.

Практически единственной попыткой повлиять на законодательные решения стали массовые выступления против монетизации льгот в январе 2005 года. Всплеск возмущения возник в тот момент, когда льготники обнаружили, что больше не могут бесплатно пользоваться городским транспортом. То есть речь шла о реакции на уже принятое и реализованное решение. По той же реактивной схеме происходят любые локальные протесты, связанные с точечной застройкой, сносом домов, обманом дольщиков, попыткой запретить автомобили с правым рулем и пр.

В последний год люди все чаще выходят на улицу из-за неадекватных действий правоохранительных органов. Как правило, речь идет о необоснованно мягких санкциях в отношении подозреваемых в серьезных преступлениях. Пиком подобных выступлений стали прошлогодние события на Манежной площади, закончившиеся явно спровоцированными беспорядками. В результате серьезную проблему, связанную с коррумпированностью правоохранительных органов и двойными стандартами правосудия, опустили до уровня межнационального конфликта.

Это было очень глупо, прежде всего потому, что проблема двойных стандартов в правоохранительной системе является актуальной для всех регионов России. Чаще всего она возникает на Кавказе, где люди реагируют на неадекватность следователей и полиции точно так же, как это сделали футбольные фанаты в Москве. Недавно жители Ахтынского района Дагестана на сутки перекрыли автомобильную трассу, требуя задержать местного жителя, убившего в драке человека и ранившего еще пятерых, и отправить в отставку тех, кто покрывал преступника.

В Благовещенске аналогичная история чуть не кончилась самосудом над педофилом. Череда подобных историй в разных регионах страны свидетельствует о том, что главной причиной недовольства являются неадекватные действия сотрудников правоохранительных органов, а национальная принадлежность преступника играет роль дополнительного фактора, способствующего возгонке конфликта. В других обстоятельствах аналогичную роль играет социальная составляющая, часто становящаяся катализатором скандалов, связанных с эксцессами на дорогах.

В 1990-е откровенная наглость "новых русских" водителей по отношению к пешеходам периодически приводила к драками. Ужесточение дорожного законодательства позволило разрядить ситуацию, и сегодня гнев людей равным образом адресован и лихачам, и покрывающим их следователям. В результате люди перекрывают улицы по всей стране – в Москве, в Тюмени, в Брянске, в Волгограде и пр. – и всякий раз оказывается, что причина в том, что против водителя-убийцы не заведено уголовное дело.

Какие выводы можно сделать из всех этих историй? Во-первых, бросается в глаза, что все эти протесты носят чисто ситуационный характер: требуя довести дело до суда, граждане как бы создают прецеденты справедливых решений. То есть они лояльны судебной системе: массовых протестов по поводу "неправильных" приговоров практически не случается. Но СМИ и Интернет наполнены критическими замечаниями.

Например, вся страна обсуждала историю дочери председателя иркутского областного избиркома Анны Шавенковой, получившей 2,5 года за наезд на тротуаре со смертельным исходом, да еще и с отсрочкой до совершеннолетия ребенка преступницы. Следом история повторилась в Волгограде, где в роли убийцы семилетнего ребенка выступила бывшая сотрудница областной прокуратуры. После перекрывания улицы дело было доведено до суда с тем же результатом: 2,5 года, и тоже с отсрочкой. Многие возмущены этими решениями, но их никто не пытается оспорить на уличных акциях.

При этом все понимают, что, если бы слишком мягкий приговор был вынесен убийце Егора Свиридова, Москва могла получить вторую Манежную. В результате создается парадоксальная ситуация: при общей лояльности к судебным и правоохранительным органам защищенными от их произвола оказываются только члены тех или иных сообществ. До всех остальных никому нет дела, и им остается смиряться с несправедливостью даже в тех случаях, когда речь идет о прямом нарушении закона.

С другой стороны, какой смысл выступать с абстрактными требованиями равного для всех правосудия, если в принципе против этого никто не возражает? Все согласны с тем, что конституционный принцип равенства граждан перед законом должен неукоснительно исполняться. Тем не менее практика двойных стандартов по конкретным делам налицо, и речь идет не только о перечисленных случаях.

Создается впечатление, что люди либо не в состоянии выстроить элементарные логические цепочки, связывающие причины и следствия, либо в их сознании стоят какие-то блоки, запрещающие им участие в массовых протестах. Что это за блоки? Понимание бессмысленности любого трепыхания? Страх, связанный с жестким разгоном первого "Марша несогласных"? Или же страх сделать что-то не то и спровоцировать катастрофу, связанный с инстинктивным осознанием сложности ситуации в стране?

Любой из этих ответов плох, потому что страх, помноженный на готовность устроить локальный скандал по конкретному поводу и выпустить пар, защищая "своих" – детей своего двора – от педофила, жителей своего района – от оборзевших водителей и покрывающих их милиционеров, – это признак истерической подавленности. Более того, в этой готовности к ситуационному групповому возбуждению при полном равнодушии к более общим проблемам есть какой-то инфантилизм и лицемерие.

Такие настроения начисто исключают настоящую гражданскую солидарность, а это уже диагноз социальной фрагментации и деградации общества. В случае, если какое-то властное решение заденет сразу всех – а в ситуации кризиса это рано или поздно случится, – дело может закончиться мощным социальным взрывом, эмоциональным, эгоистическим и беспощадным по отношению к другим группам. Образно говоря, водители будут давить пешеходов, безлошадные граждане – жечь и громить автомобили, и все вместе – дружно делать то единственное, что умеют делать сообща: ругать власть.