Дума учит журналистов СМИрению

Полемика вокруг новых поправок к Закону о СМИ, касающихся возможности закрытия средств массовой информации за распространение "заведомо ложных сведений", как две капли воды похожа на баталии вокруг более ранних изменений 4-й и 16-й статей этого закона и прошлогодних дополнений к закону "О противодействии экстремистской деятельности". Дискуссии всякий раз происходят по одному и тому же сценарию: авторы законодательных инициатив рассуждают о защите прав граждан и укреплении правопорядка, правозащитники – о "завинчивании гаек".

Между тем все разночтения ст.4 Закона о СМИ касаются списка конкретных деяний, раскрывающих смысл первой фразы этой статьи: "Не допускается использование средств массовой информации в целях совершения уголовно наказуемых деяний". И элементарное сравнение первой версии закона (от 27 декабря 1991 г.) с последующими редакциями можно рассматривать как путеводитель по фобиям, которым на протяжении этих лет была подвержена власть.

В 1991 г. главные страхи – "призыв к захвату власти, насильственному изменению конституционного строя и целостности государства, разжигание национальной, классовой, социальной, религиозной нетерпимости или розни, пропаганда войны". В 2002 г., после принятия закона "О противодействии экстремистской деятельности", этот фрагмент был заменен на "осуществление экстремистской деятельности", а в перечне поводов для прекращения деятельности СМИ (ст. 16) появилась ссылка на действия, предусмотренные тем же законом о противодействии экстремизму. В 2005 г. список запрещенных деяний пополнился "пропагандой порнографии, культа насилия и жестокости". Сегодня к списку "недопустимых действий" (ст. 4) предлагается добавить распространение "заведомо ложных сведений", порочащих честь и репутацию граждан, и соответствующим образом расширить список оснований, достаточных для закрытия СМИ (ст. 16).

Вот, собственно, и все.

Но каков политический смысл этих уточнений? Разве не достаточно лаконичной формулы об "уголовно наказуемых деяниях"? Ведь преступления, касающиеся экстремизма, распространения порнография или клеветы, достаточно полно описаны в Уголовном кодексе, и совершенно не понятно, зачем все это еще раз расшифровывать. Рискнем предположить, что делается это с целью яснее обозначить, что именно "не рекомендуется делать" на данном этапе. То есть внесение правок носит ситуационный характер, синхронизированный с началом той или иной пропагандистской кампании.

Ввиду низкой общей правовой культуры никто не надеется, что сотрудники СМИ будут соотносить свои действия с Уголовным кодексом. Тем более что они гораздо больше привыкли ссылаться на лозунги, касающиеся свободы слова, и Всеобщую декларацию прав человека, подтверждающую право граждан "искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ". А наряду с недостаточной правовой культурой граждан мы имеем неукротимый реформаторский зуд законодателей, готовых бесконечно корректировать законы в угоду очередной кампанейщины, подтверждает низкую правовую культуру уже авторов законодательных инициатив. Или тех, кто инициирует начинания, подобные последним поправкам в Закон о СМИ.

Аналогичный сюжет имел место почти год назад, когда принимались поправки к закону "О противодействии экстремистской деятельности", которые произвольным образом расширили понятие "экстремизм" за счет критических высказываний в адрес представителей власти. Тогда законодатели тоже использовали сомнительный в юридическом плане термин "заведомой ложности", подразумевающий – при стремлении к правовой безупречности – доказательство двух фактов. Во-первых, ложности распространяемой информации, и во-вторых, умысла или хотя бы осведомленности распространителя в ложности тиражируемых им измышлений.

Но правовой нигилизм российских законодателей практически исключает такой поворот событий, поскольку по новой – принятой пока только в первом чтении – версии Закона о СМИ факт "заведомой ложности" вообще не требует юридического доказательства. По мнению разработчиков поправок, для вынесения предупреждения и последующего закрытия СМИ достаточно решения комиссии Россвязьохранкультуры, которое наделяется правом по своему усмотрению метить ту или иную информацию клеймом "заведомо ложные сведения" и выносить соответствующие предупреждения.

Двух предупреждений в течение года будет достаточно для внесения иска о прекращении деятельности средства массовой информации. Как говорится в известной рекламе, "почувствуйте разницу". Сейчас меру ответственности СМИ за распространение клеветы определяет суд, которому должны быть предоставлены доказательства того, что речь действительно идет о клевете. И даже учитывая все несовершенство нашей судебной системы, пока еще можно говорить о том, что правовая база сохранена, а работу в направлении совершенствования практики ее применения следует усиливать.

С принятием же поправок удар будет нанесен не только по СМИ (закрытие которых можно будет в любой момент поставить на поток), но и по законодательным основам российской государственности. Стремление Госдумы передать функции арбитра от суда к чиновничьим комиссиям нарушает принципы правового государства, а повторное использование понятия "заведомой ложности" применительно к защите чести и достоинства тех же чиновников или иных представителей власти выдает реальные мотивы законодателей.

Все это очень уж похоже на попытку раз и навсегда определить, что именно является "ложным". Именно в этом и состоит парадокс термина "заведомой ложности", не нуждающейся ни в каком обосновании – подобно тому, как это практиковалось в советском судопроизводстве применительно к фактам антисоветской деятельности и соответствующих измышлений. Но тогда речь шла о защите таких фундаментальных основ, как государственный строй и социалистическая идеология, кто бы как к этим материям не относился. А сегодня – всего лишь о "чести и достоинстве" чиновников.