Икра заморская

Бывают произведения, в которых читатель ориентируется с профессионализмом заправского литературного критика. Разбуди ночью, и каждый худо-бедно, но произнесет вполне приличный доклад по темам "Особенности конфликта в комедии А.С. Грибоедова "Горе от ума"", "Фамусов и жизненная философия поколения "отцов"" и даже придумает, "за что и против чего борется Чацкий". Вопросы школьных сочинений, как молоко матери, усваиваются в еще бессознательном состоянии. Со спектаклями сложнее: этому более жирному и вредному продукту организм иногда вдруг оказывает серьезное сопротивление. С "Горем от ума" в "Современнике" приключилась именно такая история. Спектакль и красив, и по-режиссерски изобретателен, и по-актерски фактурен, а уж за художественное решение и музыку (Фаустас Летенас на тему вальса Грибоедова) и вовсе хочется чепчики в воздух побросать, но выходишь после него в совершенно подавленном состоянии. Будто отравился чем-то.

Интеллектуально развернуться и применить готовый список вопросов к спектаклю литовца Римасу Туминасу, ставшему с недавних пор художественным руководителем театра им. Вахтангова, но по старой договоренности выпустившему работу в "Современнике", совершенно невозможно. Он существует в каких-то параллельных (скорее всего, попросту запредельных) координатах. Московские нравы, служебное подхалимство, романтическая горячность и бунтарство, тяга к мракобесию или опора на западные ценности – все это слишком мелкие, не дающие сосредоточиться взгляду темы. "Горе от ума" в "Современнике" никаких особых привилегий зрителю не дает: спектакль поставлен не как материал для привычного препарирования, а как глыба. Знаком тебе текст, не знаком – а будь добр, потрудись теперь над режиссерской концепцией. Это, действительно, не со шпаргалки списывать. Чувствуешь себя настоящим балбесом-школьником: пыхтишь, пыхтишь, а придумать ничего не можешь.

Основа спектакля здесь, конечно, сценография (художник-постановщик Адомас Яцовскис). Ее особенность – очень яркая, подробная и материальная образность и довольно туманный, ускользающий смысл. На заднем плане – стена из дверей. Для "железного занавеса" слабовато (двери полуоткрыты), для "окна в Европу" сложновато (Почему двери тогда? Потому что рвемся через окно? Да никуда по спектаклю мы и не рвемся). В центре стоит гигантская белая колокольня с игрушечными воронами, купола которой уже и не видны. Это же сооружение оказывается домашней печкой: об нее греются персонажи, и время от времени туда подбрасывают дрова. Тоже не слишком ясно. Допустим, колокольня символизирует Россию, которая, как Китай, издавна считала своим долгом быть страной поднебесной, посредником между небом и землей. Но на поверку выходит, что колокольня (Россия то есть) – не дом Бога, а дом дыма и чада. Весь спектакль из печки валит густой дым. Изобретательно, не поспоришь, но в каком именно смысле валит дым? В том смысле, что Отечество – это дым? Пронесся мимо и рассеялся? Или Отечество – это чад? Накопился на стенках – не вымараешь? Одним словом, мораль толком разгадать не получается.

Не легче обстоит дело со сценическими и внесценическими персонажами комедии. Комичность каждого заострена до болезненности, восклицание Чацкого "Я странен, а не странен кто ж?" воплощено буквально. Один другого страннее и, чего уж лукавить, страшнее. Фамусов (Сергей Гармаш) не просто милый ретроград, а грязный, взлохмаченный, безумный и злой старик. По дому он бродит в выношенном халате и необъятной дубленке, грубо обыскивает дочку, натравливает на гостей собаку и давит вши у слуги. Софья (Марина Александрова) на ровном месте устраивает истерики и бросается с кулаками на служанку Лизу. Чацкий (Иван Стебунов), хоть и вернулся после трехлетнего отсутствия с горой чемоданов (их очень эффектно минут десять выносят на сцену), но от окружающих сильно не отличается: так же, чуть что, повышает голос и топает ногами. Ну и пусть, в конце концов, топает, в России, может, так все, по режиссерской мысли делают. Только вот почему так делают, остается загадкой.

Самым показательным персонажем стал Петрушка (Евгений Павлов), который действительно у Грибоедова мелькает в эпизодах. Например, объявляет приезд гостя. Или ищет кучера. В спектакле же Туминаса Петрушка оказывается чуть ли не главным действующим лицом. Он виснет на Фамусове, берет апорт, превращается в балеруна в устроенном домашнем представлении и всю дорогу что-то высматривает. Но так, похоже, никого и ничего не находит.

Трудность усвоения деликатеса, предложенного Туминасом, не в том, что икра заморская. Режиссер так много и успешно работал с русской классикой, что придираться к отсутствию московской прописки как-то совсем неудобно. Дело, скорее, в другом. Икра ведь бывает не заморская и русская, а красная и черная. А когда она слишком неопределенного цвета, то и отравиться недолго.