Ужас, воплощенный в танце

ФОТО: stanislavskymusic.ru

Современный танец – жанр, который балет и драматический театр то никак не могут принять, то никак не могут поделить, – давно обосновался на одной из самых влиятельных московских музыкальных сцен, в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. Не то чтобы он совсем уж стал неподозрительным лицом с официальной пропиской, но гость явно из разряда дорогих, и с документами тоже вроде все в порядке. Международный фестиваль современного танца DanceInversion устраивается здесь во второй раз. Первый раз он проходил в 2003 г., а до этого имел изрядно запутанную историю, связанную с появлявшимися и исчезавшими Фестивалем современного американского танца, Европейским фестивалем современного танца и нерегулярными гастролями хореографических групп из отдельно взятых европейских стран, а также Канады. Между тем вся эта история повлекла за собой серьезные последствия: помимо основания DanceInversion, театральная премия "Золотая маска" ввела новую номинацию – "Современный танец", тем самым узаконив его и переведя из статуса самодеятельности и личных инициатив в предприятие общественной значимости.

Фестиваль и правда собирает много людей. Искусство современного танца говорит на странном и не всегда понятном языке телесности и распавшихся (или распадающихся на глазах) классических движений, но предмет обсуждения обычно хорошо знаком. Причем совершенно не важно, откуда географически приезжают хореографы: хоть из Африки (спектакль Weeleni/"Зов" сочинен выходцами из Западной Африки), хоть из Чехии (в одном из одноактных балетов чешского хореографа Петра Зуски была даже задействована Диана Вишнева, молодая и хорошо известная балерина Мариинки). Пределы возможностей человеческого тела и духа и любопытство, что там, за границами – эти темы просматриваются практически во всех постановках. Иногда они возникают одновременно, насыщая и уплотняя зрелище и превращая его в болезненный сеанс самоанализа. На таких сеансах специализируется Алан Платель, руководитель Les Ballets C. de la B. "Балетная компания Бельгии", выступающая ассоциацией нескольких групп современного танца, совсем недавно была в Москве на фестивале "Территория". На этот раз был показан спектакль "Импорт/Экспорт", только на первый взгляд не дотянувший до тех же громадных экзистенциальных масштабов, что и VSPRS.

Формально и персонажи, и место действия были определены очень точно. Где-то в самом низу общественной иерархии, на задворках городской жизни, среди ящиков и мусорных баков шесть бродяг выясняют личные отношения. То они не поделят бутылку воды и в накрывшей вдруг всех смертельной жажде торопятся вырвать ее друг у друга. То вдруг накинутся на беднягу с костылями, то ли правда на него за что-то рассердившись, то ли просто вымещая накопившуюся за день злобу. То вчерашнюю подругу ради развлечения превратят в жертву: то ли ограбят, то ли изнасилуют, то ли изобьют, то ли просто загонят в угол и припугнут. На сцене показано только условное преследование: женщина пытается вырваться из круга сосредоточенных и явно что-то задумавших людей, а ее ловят и ставят обратно, их действия – это нечто обыденное для подобной среды и нечто невероятно страшное для постороннего наблюдателя. Но разные ситуации насилия в этом спектакле – вовсе не предмет отстраненного интереса и не способ понять таких не похожих на благополучных нас опустившихся людей. Насилие здесь становится навязчивой и единственно возможной формой связи и общения людей вообще. Такой, какой когда-то должна была быть любовь.

Насилие настолько въедается во взаимоотношения, что порой его даже не замечаешь. В одной из самых сильных сцен спектакля двое мужчин устраивают что-то вроде состязания. С вызовом идя навстречу друг другу, они оказываются по разные стороны случайно подвернувшегося плохо передвигающегося бомжа. На него самого они даже не слишком обратили внимание, однако их поединок заключался в том, что они бросали, разрывали, утаскивали и прятали этого человека.

Самое парадоксальное в этой постановке, что запрет на восхищение и любовь действует не только по отношению к содержанию спектакля, но и к нему самому. Рассудите сами, разве его можно назвать прекрасным? Или волшебным? Или изумительным? Он ужасен – только это слово остается для описания сильнейших эстетических переживаний в эпоху, когда красотой восхищаться уже нельзя, а можно – только насилием.