Непривычный цирк

ФОТО: chekhovfest.ru

Театральный фестиваль им. Чехова, продлившийся два летних месяца и, помимо прочих театральных приятностей, открывший Москве Робера Лепажа, канадского режиссера и автора лирико-физического театра, завершился самым лучшим образом – "Дождем". Перед представлением к традиционному сообщению об отключении мобильных телефонов и запрете на фотографирование добавляли неожиданную фразу: "Использование вспышек может быть опасно для жизни актеров". Это правда: актеры "Дождя" не только носят костюмы и ходят по сцене, но и прыгают, жонглируют и показывают акробатические этюды. Гастроли Цирка Элуаз из Монреаля, а именно он и привез "мокрый спектакль", продлились в театре им. Моссовета полторы недели. Какое отношение к смотру достижений мирового театра, то есть к Чеховскому фестивалю, имеет цирк? Самое прямое.

Привычных российскому зрителю цирковых атрибутов здесь нет. Никакого зверинца с характерным запахом и характерным печальным взглядом его обитателей, никаких красных носов и вымученной клоунады и никакой барабанной дроби перед особенно сложными трюками. Когда семеро молодых выпускников Монреальской национальной школы цирка в 1993 г. создавали Cirque Eloize, они хотели не просто демонстрировать под музыку достижения физической культуры, а сочинять поэтические представления. А попытку предложить свежий взгляд на цирковое искусство и обновить цирковой язык до сих пор называют в качестве своей основной цели.

Интрига заключается в том, каким образом вообще можно обновить искусство, воплощающее собой зрелищность и развлекательность в чистом виде, безо всяких оправдательных и маскирующих примесей. Как можно изменить композицию представления, давно, прочно и успешно сложившуюся в концерт номеров, одни из которых должны смешить, другие удивлять, третьи поражать, а четвертые захватывать дух? Оказывается, обновить, а заодно и сделать более впечатляющим представление можно довольно простым и парадоксальным способом – за счет отказа от чрезмерной зрелищности. В этом есть что-то от восточных учений: чтобы добиться цели, гораздо эффективнее и надежнее идти не к ней, а вовсе в другую сторону. В данном случае – в сторону драматического театра.

Конечно, не будем преувеличивать. Драматический цирк, равно как и цирк интеллектуальный, в "Дожде" увидеть сложно. Но то, что спектакль не распадается на феерические, но случайно сочлененные куски, – это факт. Дело в том, что в его основе лежит история. Разумеется, это никакая не пьеса, двигающего действие конфликта и столкновения характеров в ней нет. Зато есть сильное детское впечатление, которое в разных вариациях в течение всего спектакля актеры пытаются воспроизвести. И не сказать, что безуспешно. Впечатление – это когда весной идет первый дождь, а тебя не заставляют открывать зонт, а напротив разрешают носиться по саду, бегать по лужам, подставлять лицо тяжелым каплям, в общем, делать все то, от чего мгновенно становишься безнадежно мокрым и безнадежно счастливым, а воспоминания о нескольких минутах остаются потом на всю жизнь.

Как объясняет в предисловии к спектаклю его автор и постановщик Даниэле Финци Паска, он родился в семье фотографов, отчего привык воспринимать любые события как череду фотокадров. И "Дождь" он ставит так же: как ретрофотосессию, в которой полустершиеся фигуры из прошлого поют под фортепьянную музыку, веселятся, подкалывают друг друга, и от этого одновременно радостно, потому что все было, и немного печально – потому что все прошло. Отдельные эпизоды встраиваются в общую коллекцию воспоминаний. Пять девушек, выполняя на занавесках-канатах головокружительные полеты и падения, с помощью движения и световой ряби создают эффект дождя точно так же, как и настоящая вода, в которой кувыркаются актеры последние 20 минут спектакля. Финальная сцена, в которой освещение подается сзади и актеры кажутся огромными тенями, втягивает зрителя в пространство спектакля. На секунду замерев, все продолжают прыгать под дождем, кроме одной актрисы, которая до самого конца удивленно вглядывается в зрительный зал, словно не может поверить, что все так легко и глубоко прониклись частным детским впечатлением. А чему удивляться, оно ведь и правда очень знакомое.