Паломничество к Данте

Данте писал свою великую поэму 14 лет, с 1307 по 1321 годы. В завершенном виде она появилась в 1322 г., уже после смерти поэта. А опубликована была только в 1472-м, так что первые читатели увидели ее в рукописи. Автор назвал ее "комедией", потому что этот термин обозначал любое драматическое произведение, не являющееся трагедией, имевшей в те времена строго очерченные жанровые рамки. Эпитетом "божественная" (divina) "Комедию" наградил Бокаччо, прокомментировавший семнадцать песен "Ада". Начиная с венецианского издания 1555 г. заглавие "Божественная комедия" стало каноническим.

Пушкин читал Данте в подлиннике, возил с собой томик с терцинами в Арзрум и цитировал итальянские стихи по памяти. Однако, являясь создателем русского литературного языка, он желал увидеть перевод, подвигая на сей труд П.Катенина, который и осилил три первые песни "Ада". В XIX в. творение Данте с соблюдением терцин переводили Д.Мин, В.Петров, Н.Голованов, перелагали прозой С.Зарудный и П.Каншин, переводили и без терцин, как, например, А.Федоров. В начале XX в. был опубликован перевод А.Илюшина, с модернистской ориентацией на древнерусский колорит. В середине столетия появился перевод Михаила Лозинского, который, как казалось, исключил всякую возможность и необходимость каких-либо усилий в этом направлении. Но вот перед нами – новый полный перевод В.Маранцмана, доктора педагогических наук, преподавателя зарубежной литературы из РГПУ им. Герцена.

Увесистый том – и увесистый труд, благородный, тяжелый и опасный. Опасность заключается в вопросе: зачем? После классического, образцового и монументального перевода Лозинского, сделанного полвека назад. Интересно, что ровно столько же отделяет выход в свет пастернаковского перевода "Фауста", тоже классического, от публикации нового перевода О.Тарасовой трехгодичной давности. Очевидно, что новое литературное поколение требует нового прочтения, новой трактовки бессмертного произведения. Собственно, в этом и заключается ответ на вопрос "зачем?"

Гораздо важнее ответить на другой вопрос: какой именно трактовки требует новое поколение? Чего оно ждет от нового перевода? Как оно хочет прочитать стихотворный текст?

Вольтер с присущим ему сарказмом заметил о Данте: "Его слава будет всегда укрепляться, потому что его почти не читают". И, как всегда, оказался прав: прочесть "Комедию" значит совершить литературное паломничество к святым местам. Настоящий паломник абсолютно лишает себя комфорта в виде словоохотливых гидов и автобусов с кондиционерами; чтобы понять и почувствовать святость мест, он отправляется пешком и налегке, кормясь по пути случайной милостыней. То же и с книгами: их надо пережить, посвятив им значительный отрезок времени, наполненный терпением, трудом и размышлением.

Помнится, новый перевод Гёте вышел с параллельным немецким текстом: он предполагал сопоставительное чтение, весьма увлекательное, но трудоемкое занятие. Издание Данте принципиально иное: автор-паломник уже совершил за нас путешествие, занявшее, судя по всему, не один год, и предлагает результат. Каждая песнь Данте начинается с краткого авторского резюме, сообщающего читателю не только о том, что в ней происходит, но и как следует понимать происходящее, и завершается примечаниями, где Маранцман прибегает к четырехуровневому способу толкования, с помощью которого средневековые экзегеты объясняли библейские тексты. Например, Вергилий у Данте исторически является певцом Римской империи эпохи расцвета, тропологически – лучшим поэтом всех времен и народов, аллегорически он означает просвещенный разум, и, наконец, анагогически он – "вожатый Данте в его странствиях по аду и чистилищу, которые помогли поэту достичь высшего просветления".

Кроме того, переводчик, являясь преподавателем литературы, вводит еще один уровень толкования – собственно литературный. Авторские резюме производят впечатления выдержек из лекций: обстоятельные, в меру назидательные и, главное, предельно понятные. Чтобы никто из паломников-студентов не мог заплутать в лабиринтах авторской образности, он объясняет, что Данте в том или ином случае хотел сказать: например, в образах входа в ад "подчеркнуты бесконечность, древность, нетленность сил потустороннего мира", и т.д. Окончательной же разжеванности автор добивается с помощью сравнений персонажей "Божественной комедии" с их аналогами из русской литературы, например, любовь Татьяны к Онегину сопоставляется с историей Франчески и Паоло да Римини. Не все же способны путешествовать без гида и кондиционера.

Что касается языка перевода, здесь хочется ограничиться общим местом насчет вкуса и цвета, столь часто разрушающих прочные человеческие связи. Михаил Гаспаров, чья заметка о работе переводчика помещена в начале тома, убедительно доказывает, что коэффициент точности (процент слов подлинника, сохраненных в переводе, от общего числа слов подлинника) у Маранцмана даже чуть выше, чем у Лозинского, и поэтому "читатель не вправе пенять, что ради простого разнообразия ему предлагают нечто худшее", при этом из нескольких наличных переводов Данте он может выбирать тот, "который наиболее отвечает его эстетическим представлениям". Иными словами, сколько переводов ни сделай, Данте от этого хуже не станет.

Впрочем, некоторая угловатость стиха Маранцмана обладает двумя преимуществами: во-первых, она лучше отражает новаторскую непричесанность поэзии Данте, а, во-вторых, держит взыскующего смысла читателя в напряжении, в отличие от безупречно-плавной, усыпляющей избалованного паломника стихотворной мелодики Лозинского.