История болезни Настоящего Человека

В театре "Геликон-опера" поставили оперу Прокофьева, о которой в народе ходили анекдоты. Дмитрий Бертман сделал так, что премьера стала ярким музыкальным событием и настоящим подарком ветеранам войны




Отрежем, отрежем, Мересьеву ногу.
Не надо, не надо, я буду летать!
Резать - не резать? Резать - не резать?
Ам-пу-ти-и-ровать…
(народное)

В детстве мы пели эти стишки на мотив известной арии из "Jesus Christ - Superstar", не подозревая, что на самом деле подобная вещь была давно написана. Да не кем-нибудь, а великим русским композитором С.С. Прокофьевым сразу после войны, под впечатлением подвига Героя Советского Союза А.П. Маресьева, чья невероятная история описана в романе Б.Полевого "Повесть о настоящем человеке".

Стишки из эпиграфа, конечно, выдуманные, хотя от смысла настоящего прокофьевского либретто не так уж далеки. Люди моего поколения в школе проходили эту книжку и помнят, как лейтенант Алексей Маресьев, 18 суток пробиравшийся по лесу к своим после того, как в апреле 42-го его под Новгородом его сбил вражеский истребитель, - отморозил и впоследствии потерял обе ступни под ножом полевого хирурга. Всего через год Алексей снова сел за штурвал самолета и продолжал громить фрицев в небе, летая на протезах, после чего его подвиг повторили еще несколько пилотов.

История и впрямь невероятная, взволновавшая Прокофьева настолько, что он посвятил ей труднейшее время жизни (опера писалась с октября 1947 по май 1948 гг.), поскольку, вероятно, и сам испытывал нечто подобное тому состоянию, что и легендарный летчик в лесу. Будучи тяжело больным человеком, композитор до самой смерти (он умер в один день со Сталиным) тяжело работал, подвергаясь все усиливающемуся давлению со стороны номенклатурщиков от культуры, фактически выживая в условиях травли и поношений – регулярных обвинениях в "формализме".

Взявшись за работу над "Повестью о настоящем человеке" композитор, вероятно, отождествлял себя с воином-мучеником, поскольку из 44 номеров оперы Мересьев присутствует на сцене в 42-х! Судьба этого произведения оказалась не столь благополучна, как судьба летчика-героя, преодолевшего все трудности, прожившего полноценную жизнь и скончавшегося в глубокой старости…

Большевистское начальство так и не решилось физически посадить гения с мировым именем, ограничившись тюрьмой лишь для его первой жены. Но после того, как Прокофьев стал одним из фигурантов очередного печально знаменитого "Постановления об опере "Дружба народов" в феврале 1948 г., фактически приравнявшего "композиторов – формалистов" к врагам народа, Сергей Сергеевич охладел к работе над своей последней оперой. Из 10 картин к тому времени им было написано шесть, и финал – это чувствуется по партитуре – довольно сильно смазан. Хотя мне кажется, если бы Прокофьев предвидел, что это произведение будет поставлено десятилетия спустя, к юбилею Победы, он бы воспрянул духом и усилил музыкальную часть произведения в свойственном ему духе.

Для переосмысления этой оперы и должен был возникнуть Дмитрий Бертман со своей труппой, вдохнувшей новую жизнь в произведение, ставшее в свое время темой для анекдотов. Спектакль "Геликона", премьера которого состоялась 9 мая, к сожалению, оказался в тени помпезной и несколько хаотической деятельности Валерия Гергиева с его "Пасхальным фестивалем", с не самыми удачными гастролями Маринки, когда к другой опере Прокофьева - "Войне и миру" - в Москву не успели подвезти декорации. Затмила оперу Бертмана и прочая столичная музыкальная суета, куда были вбуханы огромные силы и средства. Между тем "Упавший с неба" - так называется бертмановский спектакль, прошедший без обычного для этого театра переаншлага и как-то почти незаметно - стал, пожалуй, самым интересным культурным событием, приуроченным ко Дню Победы.

Перед нами сцена, центральная часть которой представляет собой хвост потерпевшего крушение самолета, внутри которого временами помещается больничная койка. Задник - это опаленное войной здание, населенное людьми, внешне напоминающими героев военных плакатов. Все месте - это госпиталь, куда привезли поправляться тяжело раненного летчика Алексея, и где перед его пылающим в бреду воображением проносятся картины произошедшей трагедии.

Тему душевных мук героя: сперва отчаянной борьбы за жизнь, а затем выбора между инвалидностью и служением отечеству, озвучивают возникающие параллельно его беспомощному состоянию видения. Алексей раздваивается, его сознание дробится, он то становится молодым влюбленным офицером, то раненым солдатом в лесу, то летящим в небесах пилотом-истребителем.

Когда больной падает духом, его поддерживают лежащие рядом раненые бойцы, среди которых тот самый "настоящий человек" - Комиссар, умирающий на руках медсестры от ран, человек, завещавший только что еле-еле похлебавшего "лукового супчику" Алексею стать первым в истории безногим пилотом. "Ведь ты – советский человек!" - увещевает он басом потерявшего было веру в свои силы героя.

Вообще текст либретто, написанного женой композитора Мирой Мендельсон-Прокофьевой по мотивам "Повести о настоящем человеке", завораживает, настолько странным спустя почти 60 лет после написания оно кажется в этой постановке. Представьте: ничего советского в ульта-советской опере. Настоящий идеологический вакуум при максимально заидеологизированной фабуле. Бред солдата описывается (эта сцена у Прокофьева центральная), как если бы это была не пропагандистская агитка, а рассказанная простым языком история болезни. Причем человека, реально сходящего с ума от отчаянья. Конечно, анекдотических фраз, типа "Шишку съест - опять ползет" здесь нет и в помине, но, в общем, и без этого смотреть, насколько серьезно, без тени присущей "Геликону" иронии и постмодерновых вывертов все сделано - довольно странно и интригующе. И, самое главное - невероятно, не то, чтоб смешно, а… весело.

Тепло, душевно и по-доброму выглядят все персонажи: и бабка Василиса, спасшая летчика; и медсестры, флиртующие во время обходов; и любимая девушка Алеши, как будто сошедшая с открытки того времени, и похожий на юродивого сосед по койке... Картинка то напоминает кадры из фильма "Сердца четырех" с Серовой и Целиковской, то превращается в феерический, типично "геликоновский" карнавал и фарс. И в целом эта, идущая без антракта около 2-х часов опера, похожа на советский кинофильм, поставленный сегодня очень хорошим режиссером.

Очевидно, что Дмитрий Бертман достиг такого уровня, что, двигаясь по оперному полю в горизонтальной плоскости, то есть берясь за постановку не очевидного композиторского хита, как он делал последнее время, а довольно странной, казалось бы, для сегодняшнего времени вещи, - он способен только улучшать исходный материал, доводя его до того совершенства, о котором автор, возможно, и не мечтал. Сделать "Упавшего с неба" просто как подарок ветеранам к юбилею, не обставив его подобающей случаю помпой – это показатель высшего театрального класса. Почти все последние спектакли "Геликона" - выдающиеся работы, но вот этот камерный и почти незаметный военный эксперимент - шедевр.

Выбор читателей