Лермонтов стал автором комических куплетов

Фото: newizv.ru

Романтическая драма XIX в. в современном московском театре, носящем звонкое название "Сатирикон", – событие, по определению способное вызвать интерес, особенно если поставил эту драму такой нескучный человек, как Владимир Агеев. Необходимо отдать должное режиссеру – работая на чужой сцене, он уделил гостеприимному театру ничуть не меньше и даже едва ли не больше внимания, чем самой пьесе. Во всяком случае, редко приходится видеть спектакль, который, вопреки его содержанию, можно было бы с таким успехом соотнести не только с названием театра, но даже отчасти с артистической биографией его художественного руководителя.

Возможные надежды зрителей на более или менее хрестоматийную трактовку "Маскарада" – если таковые, конечно, были – дрогнули при одном взгляде на декорацию Марины Филатовой (а на первых же минутах спектакля развеялись окончательно). Главное украшение сцены – поясные скульптуры неведомых персонажей, уныло подперших голову руками; как выясняется в скором времени, практично поставленные на колесики и потому вполне маневренные. На заднем плане, на некотором возвышении – помост, своеобразная сцена на сцене, предательски напоминающая абсолютно идентичную деталь декорации Марта Китаева в еще памятной постановке Николая Шейко в Художественном театре. Впрочем, этот конфуз в современной терминологии, кажется, именуется постмодернизмом. С колосников угрожающе свешиваются глыбы льда, зловеще подсвеченные софитом.

Вся эта красота, залитая фосфоресцирующим светом и окутанная клубами едкого тумана из дымовых пушек, оказывается вполне подходящим местом для стилизованной техно-вечеринки. Ее открывает своим выходом Неизвестный в сопровождении публики, обозначенной в программке как свита – такой вот прозрачный намек. Неизвестный (Владимир Большов) облачен в костюм японского самурая, а главным его атрибутом является полотно на проволочном корсете с пятиконечной звездой (в оккультных науках – символом дьявола), которую, по непонятным причинам, чаще всего держат вверх ногами, так что получается премилая красноармейская звездочка. Оный же объект призван изображать карточный стол. Символика, одним словом, не то чтобы очень оригинальная, зато исключительно ясная. По мере развития действия в спектакле начали случаться гораздо более загадочные вещи.

Так, некоторые танцы, коими изобилует постановка, до боли напоминали картины из фильма "Граф Калиостро", где юный Константин Райкин демонстрировал чудеса пластики и ритмики. Конечно, это можно было бы списать на счет собственной не в меру разыгравшейся фантазии, однако дальнейшее развитие событий показало, что фантазия явно разыгралась не в меру у кого-то другого.

Проблемы с воспроизведением поэтического текста есть у абсолютного большинства наших актеров. Из этой затруднительной ситуации, как правило, выходят, просто произнося стихи, как если бы это была проза, которая случайно зарифмовалась. Агеев, очевидно, в какой-то момент страшно заскучав над лермонтовским текстом, предложил радикальное решение под кодовым названием "цыганочка с выходом". Некоторая часть диалогов с участием Казарина и Шприха представлена как исполнение эстрадных комических куплетов, причем в стиле ретро – под с незапамятных времен знакомый проигрыш гармошки.

Вообще, не отпускает ощущение, что режиссера на протяжении работы над спектаклем преследовала неодолимая скука, которую он всеми возможными способами пытался развеять. Иначе никак не объяснить, что бы такое должна означать сцена между баронессой Штраль и Арбениным, в которой оба актера – Наталия Вдовина и Денис Суханов – с усердием изображают марионеток. Или – почему князь Звездич (Яков Ломкин), проснувшись, гоняется по квартире за бабочкой, как какой-нибудь пасторальный пейзан. И, наконец, зачем Нине (Глафира Тарханова) пытаться изобразить голосовые модуляции синекожей певицы из "Пятого элемента".

Все это, в конце концов, можно было бы принять за капустник или за "наш сатирический ответ их бестолковым трагедиям", однако самое странное то, что Владимир Агеев к печальному случаю в семье Арбениных относится с полной серьезностью. Если изложить его идею в двух словах: Арбенин и Нина – новые Адам и Ева (они даже красноречиво посиживают у развесистого древа, видимо, познания добра и зла), дьявол их смущает и искушает, но в финале они справляются с нечистой силой и отправляются прямиком в райские кущи. В спектакле об этом недвусмысленно свидетельствует тот счастливый вид, с которым они "бегут", как в замедленной записи, на фоне лазурного неба – что-то из разряда финальных треков в мексиканских сериалах. Дьявол в лице Неизвестного предварительно был повержен на сказочный манер – Арбенин сказал ему правильные слова, и тот повалился как подкошенный, продолжая, впрочем, из последних сил смущать.

Надо сказать, что смущение, во всяком случае, в отношении публики, которая не отличалась стойкостью Нины с Арбениным, вполне удалось. Пожалуй, это главное впечатление, которое возымела над умами монументальная постановка Владимира Агеева.

Ближайшие спектакли – 16, 18, 27, 30 октября.