Улицкая заработала свой первый миллион

Людмилу Улицкую уже при жизни признали классиком. На вопрос, как она относится к тому, что ее сравнивают, к примеру, со Львом Толстым, отвечает, что… привыкла. Вот так – ни больше, ни меньше. И пусть не покажется вам это утверждение надуманным или неправомерным – достаточно взять в руки одну из ее книг.

Произведения Улицкой, биолога-генетика по образованию, с конца 1990-х гг. завоевали как отечественное, так и мировое признание. Ее книги переведены на 20 языков, включая японский. Первая награда, которой была удостоена Людмила Евгеньевна, – французская премия Медичи. Дальше пошли итальянская премия Джузеппе Ацерби и, конечно же, наш Букер 2001 года. Он и стал тем водоразделом, который заставил читающую публику обратиться к традиционным ценностям письма. Великолепный мастер современной российской литературы, она с успехом поднимает планку российской словесности и постепенно выбивается из жанра чисто женской прозы, становясь все ближе к пресловутому "сильному полу".

Кто из нас не помнит прекрасную "Сонечку", многие зачитываются "Казусом Кукоцкого", который заставляет вспомнить лучшие традиции русской литературы XIX века. Кстати, нелишним будет указать, что "Казус" стал предметом изучения во многих медвузах, и скрупулезное знание деталей акушерства и гинекологии середины прошлого столетия явилось объектом научных дискуссий в "Медицинском вестнике". Разве кто из наших современных литераторов может похвастаться подобным?

Раньше Улицкая постоянно печаталась в "Вагриусе", а в самом конце 1990-х гг. стала сотрудничать с крупнейшим в России издательством "ЭКСМО", с чем можно связать возросший интерес к ее творчеству. Тираж произведений Улицкой в "ЭКСМО" к настоящему моменту достиг своего первого миллиона экземпляров, и, думается, это лишь начало. Как сказал представитель этого издательства, раскрутка бренда "Людмила Улицкая" не планируется вовсе, в противоположность многим детективщикам и прочим коммерческим писателям. К примеру, только за рубежом на пропаганду торговой марки той же Александры Марининой уходят миллионы долларов. Улицкая же сделала себя сама.

30 апреля в Театре им. К.С. Станиславского прошла презентация третьего романа Людмилы Улицкой "Искренне ваш Шурик". Автор утверждает, что "Шурик" – последний роман, объясняя это тем, что создание крупных прозаических форм – "слишком энергоемкий процесс, поистине марафонская дистанция". Тираж книги действительно баснословный для высокой литературы – 75 тыс. экземпляров. Можно только порадоваться такому признанию таланта, тем более что Людмила Евгеньевна не принадлежит к числу модных писателей типа тех же Виктора Пелевина или Владимира Сорокина.

"Искренне ваш Шурик" попал на прилавки магазинов чуть раньше презентации – в середине апреля, а те, кто следит за публикациями толстых журналов, успели его прочесть в начале текущего года ("Новый мир", №№1-2, 2004 год).

Заглавный герой романа – Александр Корн. Он родился в Москве в 1955 г., основная сюжетная линия произведения плавно течет от того времени к нашим дням. Попутно автор рассматривает развитие отношений его родителей – пианиста Александра Левандовского и Верочки Корн. Автор с тщанием и любовью прослеживает биографии не только непосредственных героев повествования, но и их предков, что позволяет определить наследственность в развитии образов. Генетическая составляющая у Улицкой подчас непременный атрибут героя.

Так получилось, что Сашу Корна постоянно окружают женщины. Отец, пианист-неудачник, зато неплохой аккомпаниатор, нелепо гибнет – случайно попадает под машину после первого же знакомства с новорожденным сыном. Корн-младший появился на свет вне брака, но ни его мать, ни бабушку по материнской линии это обстоятельство нисколько не смущает. Несмотря на безотцовщину, они хотят вырастить ребенка настоящим мужчиной.

И перед героем встает целая галерея разнообразных женских образов. Сначала Матильда Павловна, скульпторша – это она лишила его девственности, потом – одноклассница Лиля Ласкина, уехавшая с родителями в Израиль. Сокурсница Аля из Казахстана, всю жизнь проведшая в нищете и теперь вот пытающаяся зацепиться за завидного московского жениха. Еще одна сокурсница Елена Стовба, провинциалка (все же именно ей удается выйти замуж за Корна). Начальница матери Фаина Ивановна, потом уже начальница самого Шурика Валерия Адамовна… Эротическое начало в романе сильно, но не является главным.

Александр Корн – тот самый стержень, вокруг которого эти женщины обращаются. Он олицетворение центра этого мира женщин, которые ищут нежности, жалости, любви. Стоит заметить, что Улицкая здесь пытается избавиться от своих же ранних сентиментальных опытов и сама же опровергает те чувства, которые возникают у читателя, идя в противовес. Этот литературный прием – один из самых трудных, и автор успешно с ним справляется.

Улицкая как писатель обладает сверхценным качеством, которое в наше время делает прозу явлением искусства. Она любит выписывать детали, мелочи быта, обстановки, что и позволяет вдохнуть жизнь в книжные строчки.

В тот же день на сцене Театра им. К.С. Станиславского прошел спектакль "Семеро святых из деревни Брюхо" по одноименной пьесе Людмилы Улицкой. Сама пьеса была написана "на экспорт" без малого десятилетие назад, еще до прихода общеевропейской известности и череды литературных премий. Обращение к театру для писательницы более чем закономерно: в течение долгого времени она успешно работала в этой сфере, писала пьесы, а также сценарии для художественных фильмов.

Режиссер спектакля – Владимир Мирзоев, лауреат Государственной премии, не так давно ставший художественным руководителем, а до этого много лет плодотворно сотрудничавший с Театром Станиславского. Думается, Мирзоева можно назвать новатором драматического искусства, он делает довольно неожиданные вещи на сцене – вспомним того же "Х Лестакова". Он идет на грани риска авангарда и театральной альтернативы, и теперь вот взялся за православный мистицизм.

Когда смотришь "Семь святых из деревни Брюхо", то понимаешь: идея пьесы сейчас не так современна, она слегка устарела, сам формальный сюжетный план был, что называется, в разработке как раз на сломе истории – в начале 1990-х годов. Эту трагическую историю прихода к власти большевиков можно воспринять как "Чапаева наоборот", и кто-то из критиков уже поспешил обвинить автора в конъюнктурщине. Пьеса строится на подлинных событиях, случившихся во времена гражданской войны в деревне Страхово Пузо. Тогда революционеры расстреляли то ли святых, то ли юродивых во главе с блаженной по имени Евдокия. Это место уже стало достопримечательностью, там хранятся мощи св. Евдокии, и многие актеры, занятые в спектакле, совершили паломничество в то село Нижегородской области.

С первых же минут представления попадаешь в параллельный мир русского сознания. Очень сильна роль религиозного начала – народного православия. Полумифологическая реальность, поначалу целостная и гармоничная, к концу первого действия начинает распадаться – как только приходят "реалисты в штатском" во главе с бравым большевиком Арсением Роговым (Александр Самойленко). То, что формировалось веками, – объявляется старым и беспощадно уничтожается в духе "Интернационала".

Итак, в одной из многих тысяч деревень необъятной России жила-была сельская провидица по имени Евдокия, все звали ее запросто - Дуся (Ольга Лапшина). Образ доброй юродивой – центровой и основополагающий, здесь проглядывается и Василий Блаженный, и вереница безвестных калик, впоследствии признанных святыми и почитающихся в православных храмах.

Когда-то жених Дуси сбежал прямо из-под церковного венца, с того времени незадачливая невеста "тронулась умом" и обезножела, теперь ее возят по избе на самодельной громоздкой повозке из дерева с десяток хожалок. Она холит и лелеет своих тряпичных "деток", так и норовящих сбежать. А хожалки беспрекословно терпят все капризы несносной юродивой: то чаем ее никто не напоит, то голодом морят. Но никто из приживалок не бежит прочь из этого дома – потому что мудра хозяйка и видит то, что другим неведомо. Сначала создается впечатление, что Дуся на своем деревянном скрипучем "троне" олицетворяет собой повелительницу или же она вовсе ненормальная. Однако отношение к ней вскоре меняется – она буквально выручает от верной смерти местного приходского священника отца Василия (Валерий Симонов), когда дает ему 70 хлебов, а то бы большевики расстреляли. Дуся спасает от красного осквернения икону Божией Матери, укрыв чудотворную святыню у себя в избе.

Завязка пьесы происходит в тот момент, когда в избу к Дусе приходит измученный мальчик, беглый большевик Тимошка Рогов (Антон Эльдаров). Эта пока еще чистая душа ищет прибежище – ведь верующий дезертир заслуживает смерти за то, что не стал убивать пленных. Тимоша просит у Дуси благословления на уход из мира – в лес, чтобы жить там по образцу святых отшельников. А она отвечает так: "Да кто я такая, чтобы на это благословлять? Не могу я этого, иди к попу". Сердобольная Дуся нашла место и для него – укрыла в сундуке на чердаке дома. Как выясняется впоследствии, этим своим шагом блаженная не только спасает зеленого отрока, но и губит себя. Божие попустительство – как еще назвать…

Все второе действие проходит под знаком красного колеса. Перед появлением советских палачей проницательная Дуся не хотела открывать дверь. И лишь какое-то время спустя, видимо, поняв, что на все воля Божья, посылает одну из своих подчиненных хожалок впустить гостей. В хату вваливаются двое пьяных красноармейцев с Арсением Роговым на руках.

И тут, стоит только Рогову почувствовать домашнее тепло, он начинает свою революционную пропаганду. Прирожденный большевик, убийца и распутник в лучших традициях богохульника Исаака Бабеля, вместе с блудливой девкой Надькой и спившимся сельским учителем Головановым он чувствует себя хозяином всюду на своей земле, не то что в какой-то затхлой избенке у старорежимной деревенской сумасшедшей. Самогону выпить – нельзя, молитвенник в руки взять – тоже, благочестиво ругается и даже запрещает прикурить от святой лампадки – ну что ты будешь делать. Поставить бы их к стенке, да и дело с концом. Еще и знакомства не признает, хотя Сенька в детстве тут же под окнами без порток бегал.

Нужно видеть, как загораются пропитые глазки комиссара, когда его тупые подчиненные-красноармейцы извлекают Тимошку Рогова из того самого чердачного сундука. С почти животной радостью старший брат сообщает младшему: "Тебе ведь расстрел светит за дезертирство!", а также всем, кто был в это время в доме – за укрывательство беглого солдата.

Далее действие разворачивается по вполне ожидаемому пути. Тимоша, добрый деревенский мальчик, стоит перед непростым выбором: либо он расстреляет Дусю, всех хожалок и заодно с ними священника, отца Василия, и тогда его простят и позволят ему вновь встать в ряды Красной армии, либо же его постигнет их участь. Да, положение не из легких, сначала Тимоша выбирает смерть, а потом, в самый последний момент, когда жертвы террора уже стоят в ожидании смерти возле могильной ямы, инстинкт выживания заставляет молодого солдата взяться за оружие. Все невинно убиенные возносятся на небеса, и эта сцена – сильнейшая в спектакле. Потусторонние голоса прямо-таки берут за душу.

Он убивает всех разом, остается в живых, он прощен, он вновь свой. Однако все же Тимоша убил все самое лучшее в себе, расстался с миром той доброй веры и непосредственности, которого больше уже не найдет в себе. Он будет ходить, будет есть, спать, но будет ли он испытывать старые чувства радости, милосердия, смирения? Система победила.

Спектакль под занавес приносит очень светлое чувство катарсиса, жалко всех: Дусю, ее приживалок, Тимошу, священника. И даже Арсения Рогова с его красноармейцами, потому что не ведают, что творят. Жалко и ревнителей забитого у нас православия, которые тем не менее при всех благих порывах авторов будут серьезно обижены. Слишком уж все по-апокрифически получается, слишком много брани перемежается со словами святой молитвы, слишком нелепые движения и дикие пляски новоявленных святых по всей сцене, истошные крики. На это можно возразить примерно таким образом в старом ключе: не бывает нравственных и безнравственных спектаклей (ровно и книг) – есть хорошо сделанные, и есть сделанные плохо. "Семь святых из деревни Брюхо" – безусловно, спектакль хороший и хорошо, профессионально поставленный. И пусть юродивая клоунада талантлива, пусть даже гениальна, но правильно ли переносить такое действие именно на религиозную, на православную почву? А если кому-то будет больно? На этот вопрос по определению не может быть однозначного ответа – каждый решает в силу своих убеждений и своей совести.