"Бесы" заставили Горбачева нервничать

Премьера в театре "Современник" 16 и 18 марта могла превратить в светскую хронику любую театральную колонку. Там, в "Современнике", польский кинорежиссер Анджей Вайда поставил "Бесов" Достоевского (инсценировка Альбера Камю). "Бесов" Вайда ставит не впервые, но впервые на русской сцене и с русскими актерами. Поэтому на премьеру слетелся весь столичный бомонд. Шагу нельзя было сделать, чтобы не наткнуться на какую-нибудь знаменитость.

В этом есть что-то неуловимо семидесятническое – в Вайде на московской сцене. Тем символичнее, что сцена эта – сцена "Современника". Тридцать лет назад Вайда уже работал в этом театре, уже тогда затаив мысль о русских "Бесах". Невозможное в 1972-м стало возможным только в 2004-м – трудно назвать постановку, которая бы вынашивалась так долго. Так что неудивительно, что отпраздновать это важное событие собралось столь много народу. Сиди себе, считай звезд. Но все звезды меркнут, когда ровно в семь часов в зал входит кто-то. Кого-то преследуют телекамеры. Завидев кого-то, зал встает. Зал взрывается аплодисментами. Кто это? Может Анджей Вайда спустился проверить, нет ли случайно пустых мест? Да нет, это идет главный режиссер "Современника" Галина Волчек. А за Волчек, стеснительно прячась, смущаясь и почти краснея, следует к своему месту первый и последний президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев.

И вот тут я, братцы, оседаю. При том президенте я, считай, и не жила, а мой бывает замечен только на КВНе, где, напряженно улыбаясь, выслушивает не очень умелые и достаточно подхалимские шутки про себя самого, сидящего на КВНе. Он не виноват, такое время. Может, он и мечтает о балетах Джорджа Баланчина и премьерах в "Современнике", но эпоха толкает его на КВН. А через два ряда от меня сидит Михаил Горбачев, пришедший смотреть спектакль. Он сидит так удобно, что его видно практически из любой точки зала, разве что первые ряды партера вынуждены неудобно вертеть головами. Впрочем, сидящие там видели живого Горбачева, и не единожды. А вот у галерки нет вообще никаких затруднений, чтобы увидеть сияющее в самой середине партера знаменитое родимое пятно. Оно, кстати, вовсе не такое большое и не напоминает по форме ни Россию, ни Северную Америку, как я наивно полагала все свое сознательное детство.

Да и что такого – пришел человек в театр. На Достоевского пришел. На роман-предупреждение, на пророческий роман о судьбе России, в котором до сих пор никто ничего не понял. Лучшие умы хотели разгадать роман Достоевского – и не разгадали. Вайда, кстати, тоже никаких разгадок не дает. Вайда дает кинематографичную картину, с образностью, доступной и школьнику, иллюстрацию, в которой нет ни грамма театрального, все очень прямо и очень в лоб. Для того, чтобы смотреть этот спектакль, не требуется читать роман, напротив – если по несчастливой случайности Достоевский некогда был читан, следует забыть его перед спектаклем начисто и навсегда, записавшись, к примеру, на сеанс гипноза или просто хорошенько стукнув себя кирпичом по голове. Постановка Анджея Вайды, как и инсценировка Альбера Камю, проста как мычание.

Бесы здесь весьма ощутимые – черные фигуры буквально заполоняют сцену в перерывах между действиями; они меняют декорации, они забирают мертвецов, они вмешиваются в ход событий и периодически почти незаметно направляют его. Бесы вызывают весьма устойчивые киноассоциации – и с назгулами из "Властелина Колец", и с ситхами из "Звездных войн". И место действия (сценография Кристины Захватович) – не иначе, как самый настоящий ад. Серое небо, затянутое тучами, потрескавшаяся земля. Серый и черный – основные цвета постановки. Тем ненатуральнее смотрятся на этом фоне белые кресла гостиных. Тем натуральнее – какой-то забор, символизирующий обиталище Кириллова и Шатова. Поверхность чуть скошена, кажется, что всех героев неминуемо "стянет" с этой земли – на съедение черным фигурам, которые ждут своей добычи. Их и стягивает, буквально сносит ветром, и эта метафорика, такая буквальная и такая напрашивающаяся, заставляет зрителя крякать от удовольствия: так я и знал.

От инсценировки Камю осталось всего ничего – попытка слегка распутать весьма путаный роман. Выпрямить кривую сюжета, сосредоточив действие вокруг одного героя, и герой этот – Николай Ставрогин (Владислав Ветров). Прямая все равно смазана – какие-то сцены появлялись в спектакле прямо по ходу репетиций, сцен ощутимо много, но когда, к примеру, Сергей Гармаш (капитан Лебядкин) читает басню о таракане, которой изначально не должно быть – так чего уж там, пусть читает, ведь хорошо читает.

Хороших актерских работ в спектакле немного – Сергей Гармаш в роли Лебядкина, Игорь Кваша в роли Степана Трофимовича Верховенского, его вечный партнер Тамара Дегтярева в роли Варвары Петровны Ставрогиной, Дмитрий Жамойда в роли самоубийцы Кириллова. Причем и Гармаш (за пару дней до премьеры получивший от президента РФ звание заслуженного артиста Российской Федерации), и Кваша играют хоть и хорошо, да не то. Ощущение как от басни Крылова про лебедя, рака и щуку: каждый тянет в свою сторону. Для того, чтобы получился концерт, нужен дирижер. Великий режиссер Анджей Вайда заняться дирижированием, посчитал, как видно, ниже своего достоинства. Он захотел, чтобы за шесть недель, предназначенных для постановки, актеры взяли темп и нерв Достоевского, буквально вжившись в персонажей. Но наши актеры, как видно, не умеют брать нерв и вживаться, им требуется время и техника. Невозможное оказалось невозможным.

Впрочем, у спектакля Вайды есть одно главное достоинство – абсолютная кинематографическая прямота. Прямота настолько лобовая, что ее можно счесть за недостаток, но такое решение было бы не чем иным, как интеллектуальным снобизмом. Эффект, тем не менее, оказывает именно текст Достоевского – произнесенный на покатом помосте, на фоне стального серого неба, он провоцирует в зале приступы локальной истерии. В самом начале спектакля на словах Шатова "Не любите вы Россию! Вы потеряли народ, а у кого нет народа, у того нет и Бога" женщина, сидящая позади меня, кажется, плачет. Все всем понятно, кто бесы и где Бог. Мелодраматичности чуть убрано, зато про русский народ, Россию, Бога и безбожие все сказано. И вот в предфинальной сцене умирающий Степан Трофимович читает монолог о том, как сядет у ног Христовых обновленная Россия – и я слышу чье-то "ах". Пригляделась – то ахает, не выдержав напряжения, первый и последний президент Советского Союза Михаил Горбачев. Разнервничался, потеет, хлопает не к месту. Видать, торкнуло его, про Россию-то. И вас торкнет.