Драма озверения

Все, что делает этот человек, кажется одинаково шокирующим и одинаково невероятным. Ставит ли он Шекспира или русских классиков, ведет на телевидении музыкальные программы или же снимает наивные пародии на рекламные ролики ("Tide, или Отрубание головы", "Кипячение, или Мгновенная смерть"). Театральные мамы пугают им детишек: спи, деточка, а не будешь спать – придет Володя Епифанцев. Дети ревут и в страхе вырубаются. Епифанцев не приходит. Епифанцев ставит классиков в своем "ПРОК-театре", а недавно оказался на подмостках театрального центра "На Страстном" с премьерой: "Сон в летнюю ночь".

Рассказывать об этом спектакле тем, кто никогда не видел и не слышал Епифанцева, практически бессмысленно. Чудесный сон летней шекспировской ночи превращен в страшный кошмар московской зимы. На кинополотнище видео-арта разворачиваются события шекспировской пьесы, точнее, их останки. Не случаен немецкий подзаголовок постановки – "das Tierdrama", "звериная драма", она же драма озверения. Потерявшие человеческий облик, озверевшие, мечутся герои по заснеженному подмосковному лесу, пытаясь "достичь желанного состояния разрушительного оргазма". "Но над героями тяготеет страшное заклятие – некий дух внушил им мысль о физическом несовершенстве. Поверив в него, персонажи "Сна" понимают, что единственным выходом из этого кошмара может быть только выдавливание из себя кровавого паштета", – без программки к спектаклю, как видно, не обойтись. Программку, кстати, писал вечный спутник Епифанцева, сценарист и драматург Олег Шишкин, автор недавно отшумевшей пьесы "Анна Каренина-2". Лучше Шишкина Епифанцева никто не поймет. Потому что, чтобы понять Епифанцева, надо безоговорочно принять эстетику трэша, без которой тот не может существовать.

Именно эстетику – ведь трэш, по Епифанцеву, эстетичен. Если сравнивать его спектакли с фильмами студии "Troma pictures", с классикой трэша во всех его проявлениях, именно эстетичность – то, что отличает нашего "трэшиста" от остальных. И если для современного театра, для зрителя и театрального критика он излишне брутален, то для эстетики трэша, напротив, излишне романтичен. Ведь избивая и пожирая друг дружку, герои демонстрируют не что иное, как прорыв к настоящему чувству, прорыв к любви через все вставшие между ними и любовью заслоны. И – ах, как красиво смотрится клюквенный сок на белых подмосковных сугробах.

Полная беспомощность художника перед новой реальностью, полное отсутствие всяких средств выразить невыразимое – это тоже тема спектакля, пожалуй, одна из важнейших. Не случайно и то, что спектакль начинается с серии неудачных акробатических упражнений, заранее обреченной попытки клоунады, где клоун (которого играет сам Епифанцев) и клоунесса действуют в полном сознании обреченности всех своих попыток. Не крутятся цветные ленты, падают шарики, не удаются акробатические номера. В итоге ревущего артиста уводят за сцену. Не удается ни развеселить зрителя, ни позабавить, ни удивить, ни даже разжалобить. Все, что можно сделать со зрителем, заставить его думать. Ведь отторжение – тоже реакция.

Только вот, увы, зритель вынужден не только думать, но и додумывать все сам. Потому что епифанцевского запала хватает ненадолго: стоит полчасика полицезреть, и становится откровенно скучно. Откровенно "клюквенные" кровавые сходки нисколько не пугают и не вызывают отторжения. Епифанцева нельзя обвинить в выразительности средств или богатстве приемов: театральная палитра оказывается достаточно скупа, на ней нет даже таких коммерчески выгодных красок, какой был настоящий человеческий череп в "Макбете". Классический Епифанцев – это театр почти ритуальный. Но, к сожалению, эта ритуальность не выходит за пределы масштабов клубной площадки. Харизматический красавец Епифанцев превращается из единственного настоящего трэшевого режиссера столицы в нестрашную страшилку, способную позабавить разве только публику в московских клубах, а испугать – так вовсе никого.

В шекспировских пьесах, как, впрочем, во всей мировой классике Епифанцев видит только одну сторону: кровь и насилие. Любовные сопли, сладкие сказочки, красивые слова и сцены на балконе он оставляет предыдущим поколениям режиссеров. Его не интересует развитие сюжета и вопросы вселенского значения. Театральный террор, который он устраивает на сцене, оказывается единственно возможным способом "обновить" старый материал, увидеть классиков глазами современников. Спасти Шекспира.

Но эстетика "трэша" – это эстетика мусора, наполненного содержанием. Чтобы спасти Шекспира, надо выбросить его на помойку, а потом достать обратно. В извлеченном с помойки Шекспире есть и кровь, и любовь, только вывернутые наизнанку. Впору задаться вопросом: а где на самом деле находится изнанка? Режиссер-актер Епифанцев вполне мог бы играть классического Шекспира, отлично сгодился бы на роль Гамлета в классической постановке. Но вместо того, чтобы скорбеть над бутафорскими черепами, Епифанцев жонглирует человеческими. Взятый "высокий тон" уже нельзя сбавить. Нельзя после высокого трэша перейти на трэш бутафорский. Шокирующее стало модным; стоило Епифанцеву надеть шутовской колпак – и он автоматически превратился в шута. Надолго ли?

Увидеть "Сон в летнюю ночь" можно будет еще не скоро – неизвестно, когда дирекция центра "На Страстном" осмелится вновь впустить Епифанцева на сцену. Примечателен, однако, сам факт этой премьеры. Шоу Епифанцева must go on, в каком бы виде оно ни продолжалось, а самого Епифанцева следует холить и лелеять – как-никак, он у нас единственный такой. И другого нам не надо.