Все мы немножко меря

"Yтро": Первый вопрос: так кто же были эти загадочные меряне?

Орест Ткаченко: Меря – финское племя с высокой культурой, о чем свидетельствуют многочисленные археологические раскопки, со своим языком, во многом близком к прибалто-финским языкам (языкам финнов, эстонцев, карелов). Меряне были талантливыми земледельцами и скотоводами, а вовсе не охотниками и рыболовами. Эта была одна из самых многочисленных финских народностей на свете к началу славянской колонизации Нечерноземья.

"Y": Так почему же они ассимилировались?

О.Т.: Видите ли, в истории остаются не те народы, что имеют "пятерку" по поведению, вовсе не те. Так и меря, вероятно, спокойно относившаяся к расселению славян, со временем вошла в состав великорусской народности. Вы знаете, иногда я думаю, что каждый славянский народ имел неславянского предка по отцовской линии, который и обусловил его своеобразие, отличия от других славянских народов. Для русских, по материнской линии, безусловно, связанных с общей славянской прародиной, этой отцовской традицией стала финская.

"Y": Когда же меря растворилась окончательно?

О.Т.: Этой границей, вероятно, были первые десятилетия XVIII века. К сожалению, мы не можем точно датировать этот период. Однако, по некоторым косвенным данным – например, по редчайшему словарю угличских офеней (торговцев стариной), – мы можем реконструировать мерянские слова и выражения для этого периода.

После XVIII в. мерянский язык перестал существовать и употребляться в повседневной речи, однако его многочисленные следы сохранялись как на уровне отдельных слов, так и звучания славянской речи на бывшей территории мери. На севере Ярославской губернии еще в XIX в. часть слов, фиксируемая исследователями, звучала так, будто ее произносили едва наученные русскому эстонцы: вместо "батог" звучало "патог", а "брат" становился "батом". Но откуда там эстонцы?! Вот вам и потомки мери. Все это наследие, содержавшееся в диалектах или вошедшее в русский язык, позволяет мне вести работу по восстановлению мерянского языка из небытия. Восстановлены основе лексики, грамматики, и, быть может, если кто-нибудь в будущем захочет говорить на мерянском...

"Y": Скажите, Орест Борисович, действительно ли происхождение слова "Москва" может быть связано с финским корнем "моска", что значит "конопля"?

О.Т.: О, это очень занимательный вопрос. Ну что ж, слушайте. Московская территория действительно входила в состав земель, заселенных когда-то мерей. Об этом свидетельствуют данные топонимики, то есть названия рек, деревень и других объектов. Так, река Яхрома выводится из корня "яхре" или "егре", что значило "озеро". "Яхрома" – "озерная река". Сравните с финским словом "ярви" (jarvi), что тоже означает "озеро". Из всех финноязычных племен только прибалтийские могли оставить название такого вида, а самым южным племенем, чей язык был близок к прибалтийским финнам, была меря.

А теперь давайте вспомним, как называется Москва в европейских языках. В английском – "Москоу" ("Мoscow"), то есть там сохранилось старинное летописное наименование "Москов", помните: "Прииде ко мне в град Москов", это первое упоминание о Москве в летописи 1147 года. Что же это означает? Только то, что когда англичане заимствовали это слово в свой язык, город еще назывался Московом, а не Москвой. Но гораздо увлекательней оказывается история с языком итальянским: слово "Москва" в итальянском звучит как "Моска"! Мне думается, что эту, наиболее архаичную форму, прямое заимствование из мерянского, принесли с собой в Италию первые итальянские архитекторы. Те самые мастера, что еще в XII-XIV вв. работали над созданием великих соборов Кремля. А летопись, что сохранила для нас "Москов", писалась уже позже, поэтому она и не могла сохранить "Моску".

Еще один аргумент связан с бытующим названием реки Москвы в московском говоре. Точнее, и с названием, и со склонениями этого топонима. Коренного москвича всегда можно отличить от гостя столицы по тому, что он называет реку Москву Москва-рекой и не склоняет само слово "Москва". Это противоречит нормам склонения в славянских языках, зато прекрасно укладывает в эти же нормы языков финно-угорских. Мало того, что слово "река" ставится после названия, точно так же, как какая-нибудь Терийоки на Карельском перешейке (где "Тери" – название реки, а "йоки" – и есть по-фински и карельски "река"), так еще и название остается без изменений в любом склонении! Все названия водных объектов в финно-угорских языках складываются из собственно названия и наименования класса водного объекта, то есть Терийоки, а не просто Тери, Москва-река, а не просто Москва. Исключения составляют лишь самые большие водные артерии, которые просто называют "река". Например, Ока (все те же "йоки" слышится в ее древнем имени), куда и впадает Москва-река.

Одним из основных доказательств моей гипотезы послужило найденное мною в писцовых книгах XVI-XVII вв. упоминание о втором названии истока Москвы, именуемого Москворецкой Лужей. В то время реку здесь называли Коноплёвкой. Это прямо доказывает происхождение названия Москва от корня "моска" – "конопля". Но главное то, что современные москвичи в слове "Москва" произносят нейтральный финно-угорский звук "а" – он сопоставим с таким же звуком в слове "молоко", которое произносится как нечто среднее между "мылако" и "малако". Этот средний звук не знаком ни балтским, ни славянским языкам, а значит, и само слово "Москва" или "Мысква" – мерянское.

* * *

На этом академик Ткаченко закончил свой рассказ о происхождении названия "Москва". Оставалось выяснить, что предлагает в качестве ответа на этот вопрос современная российская историческая наука. Компетентный ответ был получен нами в одном из московских исторических вузов, где нам рассказали, что на сегодняшний день существует более двух десятков версий о происхождении этого слова (сразу оговоримся, что никто не упомянул версию Ткаченко о конопле). Наиболее убедительными теориями историкам кажутся сравнения "москвы" с балтийскими и славянскими корнями "маск", "мож" и даже "мозг". В балтийских языках находят похожие на "москву" слова, связанные с понятием "болотистый". Однако объяснения из финно-угорских языков наши исследователи дружно отвергли. Тут же историки признают, что вопрос этот крайне сложен и надежд на его решение в ближайшем будущем нет никаких. Но исследовать, по их словам, необходимо почему-то именно в русле славянских и балтийских соответствий.