Утопленные в кровище

XXV ММКФ в разгаре. Большинство самых ожидаемых премьер и многообещающих проектов уже отгремели, уступив экраны тому, что осталось. Основные темы, как и всегда, – возвышенная любовь, трагическая смерть и национальный вопрос. Особенно заметно на нынешнем фестивале засветились фильмы, посвященные жестокости во всем многообразии ее проявлений и прочтений. О них – сегодняшний наш рассказ.

Дом тысячи трупов, режиссер – Роб Зомби

Вот ОНО! Забористый трэш, полный черного юмора, ссылок-цитат и законченного презрения ко искусству. Дождались. На фестиваль выкатили "Дом тысячи трупов" – циничное возрождение жанра помоечного американского ужастика, того самого, с беззащитными парочками, маньяками и зомби, бензопилами, мясом, мясом, мясом и букетом сухожилий. Режиссером выступает Роб Зомби – американский рокер-стебщик, аналог Мэнсона и Элиса Купера, только с еще более клоунским подходом к искусству.

Сюжет мы, как и положено, тысячу раз видели. В тухлое американское захолустье заезжают две парочки. Машина, естественно, ломается, и бедолаги заявляются в лавочку капитана Сполдинга – разукрашенного фрика, содержащего музей ужасов. Тот рассказывает им местную легенду про замучившего сонмы психов доктора Сатану, повешенного, но таинственно исчезнувшего. Потом, естественно, героев заведут в дом дьявольской семейки, где станут пилить, четвертовать, снимать с них скальпы и вопрошать: "Помните доктора Сатану? Он перед вами! УУУ!!". Кроме бесконечных отсылок ко всему сразу и ни к чему конкретно, у Зомби получилось и несколько замечательных находок, вроде сцены расправы с полицией: камера долго, долго, очень долго в полной тишине парит над жертвой и монстром с пистолетом, потом раздается аккуратный хлопок. Тарантино в нокауте.

Здесь каждый образ – неоднократно отпечатанный стереотип, каждая шутка – тень миллиардов перлов прошлого. Вместе с тем, это такой бесконечный пост-пост-постмодернизм, когда от смеха уже становится плохо. Вместо энциклопедии ужасов, от Хичкока до Карпентера, Зомби снял один фильм, который не получилось выдержать законченным и цельным. Он неизбежно распадается на стилизации, порожденные другими стилизациями, спровоцированными другими стилизациями – и так пока не надоест.

---

Засну, когда умру, режиссер – Майк Ходжес

Крепчайший английский нуар благороднейшей выдержки. С безысходными, вечно темными подворотнями, меланхоличным джазом, одинокой фигурой под проливным дождем и английской сдержанностью, которая краше позерства.

В богемных тусовках Лондона все ярче зажигает Дэйви – нахальный молодой щегол, наркоторговец, красавчик-казанова, пробивающийся в люди и не уважающий авторитетов. Авторитет в исполнении усохшего Малкольма Макдауэлла решает поставить молокососа на место и опускает его по-свойски: ловит в подворотне и насилует. Потрясенный Дэйви приходит домой и в исступлении режет себе горло. За смерть младшего брата берется отомстить Уилл – в прошлом самый крутой гангстер и гроза всех лондонских мордоворотов, ныне ушедший жить в леса, где страшно зарос колтунами, обрюзг и вообще перестал быть похож на человека.

Обросший Клайв Оуэн выглядит таким же средоточием сдержанной силы, что и Теренс Стэмп – рафинированный и немногословный дед, невозмутимо гасивший бандитов в "Англичанине" Стивена Содерберга. Ни одна мышца не шелохнется на его лице, когда он выслушивает развязных братков. Все ждешь, что вот-вот он улыбнется, сбросит капюшон, извлечет из-под куртки шотган и картинно наваляет лондонскому быдлу. А он – ходит, молчит, слушает... Потом стрижется, одевает дорогой костюм и решает все проблемы одним тихим выстрелом. В этом – сила, драйв, стиль. И даже мерзкий Макдауэлл не может опошлить потрясающие валлийские пейзажи, куда удаляется наш отшельник.

---

Божественное вмешательство, режиссер – Элиа Сулейман

В странах, страдающих от многолетних военных конфликтов, фильмы на соответствующую тему получаются, видимо, одинаковые. "Божественное вмешательство" – это такой израильский "Блокпост", то, что мог бы снять Рогожкин, окажись федералы еврейскими солдатами, а вакхабиты – озлобленными палестинскими жителями. Пафос фильма ровно в тех же пропорциях, что и в русском сериале, поделен между конфликтующими сторонами. Солдаты на КПП скучают от рутины, но отовсюду ждут опасности, обыватели разных национальностей слышать не хотят о единении и если не стреляют друг в друга, то толкаются плечами, жгут оппонентов надменными взглядами и устраивают подлянки. В сонных пустынных кварталах вроде бы мир; на деле – война. Но люди, как водится, живут и выживают, а страстной любви начхать на преграды. Влюбленные – крутой дядя-араб и строптивая черноокая претти вумен – живут в разделенных КПП секторах. Каждый день им приходится пробиваться друг к другу, придумывая для этого всё новые способы. Встречаясь, они усаживаются в машину, страстно ласкают руки друг друга и целыми вечерами наблюдают за безумствами солдат.

Конечно, фильму, удачно засветившемуся в Канне, мало быть первой ласточкой палестинского кино и простой национальной драмой. "Божественное вмешательство" отличает изысканность, провокационность, временами даже авангардность. Тусклые сцены про то, как сосед нагадил в огород соседу, перемежаются со смелыми и притом смешными до колик. Тут вам и охота на еврейского Санта-Клауса, и воздушный шарик с Арафатом, и пацанский кич – побоище с женщиной-шахидом в стиле "Матрицы", и настоящий шедевр – переложение на еврейские напевы неувядаемой "I put a spell on you".

---

Yu, режиссер – Франц Новотны

Еще одна национально-милитаристская история – на этот раз в трагикомическом воплощении в стиле, господи прости, "Копейки". Трое друзей (кто из них больший неудачник – не разберешь) на позаимствованном сияющем "Порше" устраивают марш-бросок по окутанной гражданской смутой экс-Югославии в поисках пляжей, наркотиков, девочек и вообще оттяга. Культурный отдых не задается: все злачные места оккупированы шайкой хорватских солдат-подонков под командованием гнусной усатой скотины Ивана. Тот падок до удовольствий цивилизованного человека, но орудовать умеет только сапогами, кулаками и усами. При этом жаждет отнять у наших гостей всё: деньги, баб, машину, а заодно человеческое достоинство и жизнь. И так весь фильм: друзья убегают, Иван и кавалерия догоняют их и бьют, они опять убегают, их вновь догоняют, бьют и отнимают последнее добро. Заодно друзья успевают перессориться вдызг и, забрызгавшись кровью, снова помириться. Заодно каждый из них понимает собственное ничтожество и вспоминает, что в жизни сделал не так. Заодно нас знакомят с мирным горным сербским селением, которое военные сволочи утопят в крови. А до кучи представят ходящую полфильма голышом сербскую красотку-страдалицу, которая своей доблестью спасет возлюбленного недотепу, а своей любовью – всех хороших.

Говорить про эту ленту практически нечего – это произведение из фильмов того рода, создатели которых стремятся показать степень грехопадения заблудших наций, жалость и величие человека в экстремальных ситуациях и могут себе позволить выписать на съемки бутафорскую артиллерию и разбить ради искусства одну шикарную машину. "Порше", который вместе с библейским голубем в качестве гирьки весов решит, кому погибать, – самый яркий символ фильма. "Порше", а не окровавленные тела.