Фанаты и покойники

Если взглянуть непредвзято на историческое прошлое человечества, невозможно не удивиться тому, какое влияние порой приобретает один человек, ведущий за собой целые народы туда, куда он хочет. Феномены, в которые трудно поверить и еще труднее объяснить: Чингисхан, Жанна д’Арк, Наполеон, Ленин – люди, сумевшие увлечь за собой огромные массы и заставить их совершать какие-то дела, хотя вообще-то массы по определению инертны и совершать ничего не любят. Вожди масс, как правило, не отличаются ни выдающейся внешностью, ни глубоким умом (как впоследствии, в приступе зависти, выясняют раздраженные потомки), но их с лихвой наделяют и тем и другим восхищенные соратники. Что же заставляет соратников поддаться иллюзии? Что за гипнотическая сила заставляет армии и народы подчиняться вождю – и притом с благоговением? Это ж надо быть гением гипноза! – но ни о какой парапсихологии речь как будто не идет, так же как и о божественном предначертании или инопланетном происхождении кумиров. Что же тогда?

Еще в начале XX века не было никакого способа объяснить это явление, кроме как признать за вождем некие сверхчеловеческие способности; однако прошлое столетие выдало такой пестрый набор массовых вождей и их деяний, что пришлось изобрести целую науку с целью истолкования феномена. Психология толпы различает стихийные (или естественные) и искусственные толпы. Стихийная толпа – это, собственно говоря, просто толпа, подстрекаемая инстинктом и вожделением, способная только на более-менее гнусные выходки (к примеру, разграбление водочного магазина). Толпа искусственная – более интересная штука, она представляет собой организацию. Например, армия, полиция или революционная партия – это искусственные толпы, призванные вершить деяния грандиозные (скажем, взятие Зимнего или Бородинское сражение). И если стихийная толпа глупее и злонравнее, чем каждый из ее членов в отдельности, то искусственная толпа, наоборот, умнее и совершеннее своих членов – все потому, что ее создает и ведет лидер. А кто (или что) ведет лидера? Кант говорил, что "человек – это животное, которое с момента, когда оно начинает жить среди других индивидуумов своего вида, нуждается в хозяине... Однако этот хозяин в свою очередь так же, как и оно, является животным, которое нуждается в хозяине". Хозяин хозяина – это идея, которой вожак толпы должен быть подчинен безраздельно и всецело, и только такой человек может сотворить из обычной толпы мощную организацию, действующую целенаправленно.

Человек, находящийся во власти идеи, обладающий твердыми убеждениями, которые ничто не способно поколебать, обладающий, кроме того, гигантской волей и напряженной верой – это человек с, мягко выражаясь, неуравновешенной психикой. Он загипнотизирован идеей, он узник своей миссии, презрение и преследования ничего для него не значат – наоборот, подстрекают к деятельности и даже к мученичеству, он утрачивает инстинкт самосохранения, он жертвует ради идеи личными интересами, семьей, покоем и комфортом – и только тогда приобретает такую могучую силу внушения, что становится способен сам загипнотизировать массы. Он приобретает неотразимое обаяние в глазах людей и неистребимый авторитет у них только тогда, когда становится, по сути, фанатиком, маньяком, сумасшедшим. Он ненормален – зато нормальна толпа, которую он ведет, а нормальная толпа желает подчиняться лидеру, вождю, желает быть захлестнутой им, увлеченной, восхищенной, благоговеющей. Особенно в те моменты истории, когда ослабела власть всех прочих авторитетов (обычно церкви или престола). А уж для приближенных такой лидер становится прямо-таки Медузой* Горгоной: они окаменевают в непоколебимом восхищении и преклонении, стоит им столкнуться с ним однажды. Они подхватывают его идею и веру в нее (порой безбожно все перевирая) – одним словом, они становятся апостолами.

И здесь, мне кажется, нужно делать различие между вождем и тираном. Одно дело – личная вера и воля, и совсем другое – репрессивный режим. Хотя и то и другое опирается на инстинкт подчинения, присущий толпе, но вождя оправдывает то, что он сам исповедует ту религию, которую предлагает толпе; тиран же исповедует только собственную абсолютную власть. Ближайший пример: Сталин и Ленин. Первый лишь воспользовался результатом деятельности второго; он интриган, тщеславец, захватчик, злоумышленник, властолюбец; Ленин же был одержимым, он упорно и непререкаемо веровал в то, что говорил. Иначе бы ему никогда не создать искусственную, т.е. организованную, толпу – победоносные РСДРП(б) и Совдепы, использованные его преемником в личных целях. Учась в свое время на истфаке, я не могла миновать предмет под названием "история КПСС", и мне пришлось прочесть кучу статей Сталина и Ленина. У Ленина везде – задор, напор, горячность, и его тексты захватывают, хотя при этом он упрощал, уплощал и даже опошлял своих предшественников, что, впрочем, свойственно фанатикам; Сталин же вял как камбала, скучен как дырявый валенок – никакой веры (той, что двигает горами) у него нет.

И любовь масс к этим двум людям различна: Ленин вызывал примерно такие же чувства, как религиозный воитель (Савонарола или Жанна д’Арк) – то есть враги с ним не соглашались, ему противодействовали, а его апостолы были львами рыкающими, полководцами, а не рабами – спорили с ним и держались на дружеской ноге; ему еще повезло, что его не сожгли – век не тот, но убить все же пытались. Авторитет Сталина, напротив, держался больше на страхе и низменном поклонении кумиру – пресмыкательстве, даже если принято было считать, что это любовь. Одним словом, Сталин – божок, не личность, а личина, "Я" инертной, устрашенной массы, Ленин – воля, справившаяся с инертностью массы, заставившая ее двигаться и походя перевернуть мир с ног на голову. Ленин разбудил в массе воинственность и веру в себя, а Сталин искоренил ее. В сущности, они оба сумасшедшие, но если ставить диагноз, то у Сталина – заурядная мания величия, удачно воплотившаяся в жизнь, а у Ленина – мистическая одержимость юродивого, или род шизофрении, когда из глубин раздвоенного сознания выплывает видение нового, лучшего, более яркого мира, для реализации которого все средства хороши.

Ну, а теперь о стихах; собственно говоря, все предыдущие рассуждения о вождях и их удивительном воздействии на окружающих – это лишь фон, или контекст, необходимый, чтобы объяснить то потрясающее (и ужасное) впечатление, которое произвели на меня вышеприведенные сонеты. Это цикл сонетов, посвященных (как многие уже догадались) Ленину и написанных в 1948 (!) году его ближайшим соратником-апостолом Г.М.Кржижановским. Я случайно наткнулась на них в антологии "Русский сонет", вышедшей аж в 1998 году и взятой мною у знакомых для усладительного чтения. Кржижановский, между прочим, автор знаменитой "Варшавянки" ("Марш, марш вперед, рабочий народ!") и вообще человек высокообразованный. В 1894 году он окончил Петербургский технологический институт – с отличием и с занесением на Мраморную доску (его земляк Дзержинский даже и гимназии не одолел, будучи прирожденным бандитом), партийную работу он всегда разумно сочетал с профессиональной деятельностью: например, с 1914 по 1920 был коммерческим директором общества "Электропередача". Что и позволило ему при Советской власти выбиться в академики (хотя и не думаю, что он был таким уж ученым). Но главную роль сыграло его давнее знакомство с Лениным: не имея под рукой другого подходящего инженера, Ильич поручил Кржижановскому ГОЭЛРО, и удачное завершение культового предприятия открыло тому путь наверх. Надо думать, Глеб Максимилианович был изрядным конформистом, раз ему удалось избежать чисток, благополучно дожить до 1959 года и умереть в своей постели 87-ми лет от роду. И, разумеется, его спасала дружба с Ильичом, которую он подчеркивал всеми возможными способами. В рабочем кабинете Кржижановского стояла вертушка для книг – точно такая же, как в кремлевском кабинете Ленина. Кроме того, там висела посмертная маска вождя пролетариата и его многочисленные портреты. Кржижановский заботливо сообщал всем и каждому, что этот кабинет посещал его прославленный друг. Ну как такого посадишь?

И все же, все же... Манипулировать прошлым, да еще в целях собственной безопасности, – это одно, а вот решиться на что-то, сделать выбор в настоящем – совсем другое. Со своей профессией, со знанием языков Кржижановский вполне мог сделать не худшую карьеру где-нибудь в Европе – и, однако, остался в России, в партии большевиков; не думаю, что в 17-м году он мог сознательно рассчитывать на будущее процветание. Скорее, он был опьянен и загипнотизирован, как и многие, безумным революционным процессом и его одержимым вождем. Апостол сильно отличается от влекомой эмоциями толпы; апостол – это человек, "восхИщенный в духе", это личность, увлеченная идеей не меньше своего предводителя. И вот эта интонация искренности, убежденной веры, живого чувства поражает в его стихах больше всего:

Примерно год назад мне попался том стихов, посвященных Сталину: каких только там не было жанров и размеров! И все – о любви к отцу народов. Это издание ныне – библиографическая редкость, раритет, за что и хранят; читать его – невыносимо, до того приторны, угодливы, тошнотворны рифмованные строки – безжизненный официоз! У Кржижановского – совсем другое; его стихи – о благородной любви к высшему, но дружественному, близкому душевно существу, к старшему брату, к лидеру, облеченному полным доверием. Конечно, 76 лет (столько было автору сонетов в момент их написания) – пора маразма и старческой романтизации прошлого, но в стихах явно читается и настоящая печаль о близком человеке, хотя и идеализированном – да и как не идеализировать, если оба пленены общей идеей, закабалены ею навечно?

И вот это последнее меня ужасает – и думаю, что не только меня; это фобия, принадлежащая, по моим наблюдениям, всей нашей эпохе, всем русским поголовно. Это не страх репрессий, деспотизма или угнетения как такового. Это боязнь оказаться в толпе, в непобедимой ауре идеи, боязнь быть захваченным ею, потерять здравый смысл, рассудок, свое "Я". Не страх угнетения, а страх своего желания быть угнетенным, подчиненным, послушным, поклоняющимся – ибо, оказавшись в толпе, никто не гарантирован от пробуждения естественного инстинкта. Моя знакомая, учившаяся в Швейцарии, работавшая в Германии, сказала мне однажды, что русские – большие индивидуалисты, чем европейцы: они более циничны, менее склонны прислушиваться к чужому мнению, действуют эгоистично и по собственному произволу. Это заявление меня тогда поразило и показалось весьма эксцентричным и эпатажным. Но с течением времени я все больше убеждаюсь в его правоте. Неверие ни во что, неуважение к закону (от нарушения правил вождения до уклонения от налогов), дикость и безжалостность преступлений – все это факты нашей жизни, и их невозможно игнорировать. И корень зла – не в том, что русские такие плохие, а в том, что они больше других напуганы – они-то хорошо знают, что такое быть человеком массы, что такое любовь и ненависть, не принадлежащие тебе лично, а разделяемые тысячами людей, толпой, увлекающей в пропасть безликости, убивающей всякий росток собственного разумения – а ведь все собственное столь хрупко! И вот результат: люди не хотят больше любить миф, они хотят любить себя и избранных близких, и это очень понятно. Они не хотят больше быть в плену идеи – одна мысль о безраздельной вере во что-то или кому-то вызывает содрогание. И я радуюсь, что – пока! и все еще! – могу высказывать собственное мнение, не озаботившись тем, нравится оно кому-нибудь или нет. И даже тем, нужно ли оно вообще кому-нибудь, – ведь существование моего мнения доказывает только то, что я могу думать самостоятельно, что мой ум свободен от тирании идеи, как бы хороша она ни была.

Я думаю, что все мои читатели, к их превеликому удовольствию, уже выбрали себе хобби или верование, удовлетворяющее их собственным – и больше ничьим – духовным запросам. И поэтому кажется, что волна уже откатила – момент всеобщей растерянности, ужаса перед призраками прошлого и мстительного богоборчества миновал. Люди занялись своими делами, их больше не волнуют перипетии культа личности – и слава Богу! Сонеты Кржижановского – всего лишь смешной реликт, чудной антиквариат духа, бред старого маразматика. Однако пока существует человечество, то, о чем я пишу, не теряет актуальности: всегда в наличии 5% баламутов, и кто-нибудь из них может, воодушевившись идеей, попытаться перевернуть мир – и его напору будет трудно противостоять! Поэтому я невольно сторонюсь фанатов и предпочитаю общество людей здравомыслящих: ведь если соединить фаната с теми, кто от нечего делать подсматривает в замочную скважину телевизора за чужой жизнью "За стеклом", то получится как раз такое, чреватое катаклизмами соотношение "толпа+вожак+идея", убойную силу которого трудно и страшно вообразить. Поэтому пусть будет каждому свое: фанатам – фэнство во всем разнообразии его мелких предметов, тем, кому скучно – подглядывание в замочную скважину, нам с вами – здравое и беспристрастное Yтреннее рассуждение о них. Так спокойнее.