Бездарность и пошлость – ходовой товар

По Москве прокатился слух: детский писатель, душа и сердце "Черной Курицы", создатель и главный редактор журнала "Вовочка", автор программы "Хорошие книжки для девчонки и мальчишки" на ТВЦ Лев Яковлев выступил в крестовый, можно сказать, поход. На сентябрьской Московской международной книжной ярмарке он намерен с открытым забралом сразиться с главным злом этой самой детской литературы – с графоманией. В программу ярмарки уже внесен его семинар "Хорошие книжки" для издателей и журналистов.

Опережая события, я примчалась в "Черную Курицу", дабы взять у бесстрашного борца за качество интервью. Интервью получилось немного необычным: Лев Григорьевич говорил и за себя, и за меня. Но интересно ведь говорил! Итак, внимайте.

Лев Яковлев

– Ты мне задай вопрос: "Что за явление графомания?". А я тебе на это отвечу: графомания – это страсть к писательству, не оплодотворенная талантом, божьей искрой. Многие графоманы пишут чрезвычайно профессионально, точно, рассчитанно. Например, тот же Михалков: в его стихах нет каких-то эмоциональных всплесков, открытий, поэтических находок, но в то же время его произведения написаны крепко, тщательно скроены, производят убедительное впечатление. Однако это не является поэзией ни в коей мере, это является добротным ремесленным продуктом, чего нельзя сказать, к сожалению, о современных графоманах, которые иногда даже не владеют русским языком. Они даже ленятся посмотреть в словаре, правильно ли ставят ударение. Они могут, например, сказать в своем стихотворении "собрАлась", а не "собралАсь. Они считают, что можно балаболить и балаболить, раз это печатают. Да и почему бы не печатать, раз в графоманских произведениях излагаются полезные, педагогически правильные вещи. Одна из отличительных особенностей графомании – назидательность. Если поэт дает некую эмоциональную посылку, то графоман этого не сделает, потому что не способен. В его вещах нет поэтического дыхания, нет интонации. Есть просто крепко сбитая, правильная и осмысленная сюжетика.

Я считаю, что вред от графомании необычаен. Ты меня можешь спросить: "Какое, в сущности, имеет значение, будут четыре строчки написаны Мариной Бородицкой, скажем, или Марком Шварцем, если в них высказывается одна и та же мысль?". И я тебе тогда отвечу: что ты говоришь?! Ты пойми – ребенок, как губка, все это впитывает. Он читает не-стихи, а ему говорят, что это стихи. Он читает другие не-стихи, а ему говорят, что и это стихи. И к 12-14 годам он не сможет отличить поэзию от не-поэзии. У него будут отключены те механизмы, которыми можно почувствовать: "стихи – не-стихи". А ведь уже в детской поэзии совершенно очевидно, кто поэт, а кто – увы...

Я делю лист в блокноте на две половинки и записываю под Левину диктовку:
пишут Стихи: Юрий Кушак, Тим Собакин, Рената Муха, Марина Бородицкая, Андрей Усачев;
пишут Не-стихи: Владимир Борисов, Марина Дружинина, Марк Шварц, Татьяна Коти, Борис Эльшанский.

– И если дети будут читать первых, – продолжает Лева, разглядев запись, – то тогда они смогут, когда вырастут, отличать поэзию от графомании; а если вторых – пиши пропало. Если только им не повезет и не попадется хороший наставник, который их переобучит, что сейчас, учитывая дефицит учителей, маловероятно. Так что, скорее всего, дети, читавшие не-стихи, будут потеряны для понимания литературы. И когда вырастут, будут читать не Булгакова, Набокова и Веллера, а Маринину, Серову, Незнанского.

А теперь спроси меня: "Как все-таки сходу отличить графоманию от неграфомании?". Отвечаю: читаешь вслух – и все смеются, потому что это глупо или безграмотно. При этом графоманы стараются, работают, делают свои книги. Порою делают умело, и довольно сложно невзыскательному читателю отличить умелую поделку от настоящей литературы. Но, как мы уже говорили, в произведениях графомана нет творчества. Если неграфоман пишет, когда у него есть вдохновение, эмоциональный подъем, то у графомана это рутинная работа.

Пассаж о вдохновении и работе задевает меня за живое, и мне удается вклиниться с собственным вопросом: "Лева, а как же Олеша и его "Ни дня без строчки!"?"

– У него попадаются строки совершенно великолепные. Его фразы удивительно образны и удивительно точны, от некоторых у меня мороз по коже. И к тому же, у Олеши не было ни одной пошлости, ни одной мысли, уже высказанной кем-то. А самый главный, может быть, отличительный признак графомании – то, что вся она – общее место. И поэтому одна графомания неотличима от другой. Отличие графомании в том, что она неотличима внутри себя.

А еще существует такое явление, как сюжетная графомания. Всякие сказочные повести, всякие детективы, всякие триллеры в большинстве своем написаны графоманами. Они прячутся за сюжет: кто убил бедного котенка, кто украл трактор в колхозе, кто своровал секрет клонирования мышей. Всегда можно, имея определенные способности по выстраиванию сюжета, которые есть почти у каждого человека, используя интерес читателей и издателей к такого рода литературе, штамповать совершенно дикое количество этих безумных книг. Это уже явление, приближенное к Марининой. Вот здесь графомания пустила могучие корни. Но с другой стороны, есть совершенно блистательный Валера Роньшин. Его тексты помимо сюжетов обладают замечательными литературными качествами. То же самое можно сказать об Андрее Соломатове.

Тут мне вновь удается прервать поток красноречия собеседника: "Лева, ты борешься, выступаешь повсюду. Но вот издателям в конце концов помогут твои выступления избежать тиражирования графоманов?"

– Был один случай. Однажды мне сказали, что некая дама, о которой я высказался резко отрицательно, ищет меня. Она то ли хотела поссориться, то ли попросить научить ее писать лучше, потому что издательство, в котором она подвизается, отказалось продолжать с ней договор после моего выступления. Возникает этическая проблема, которую я безусловно решаю в пользу литературной борьбы. Потому что я не могу даже сравнить вред, который я нанесу этой даме, если она не получит лишние две тысячи рублей за книжечку в этом издательстве, с вредом, который она наносит детям, напечатав свои опусы десятитысячным тиражом. Ты спросишь, почему издательства графоманов издают? Потому что они энергичные люди, они имеют большое количество книг, и издателю становится выгодно издавать тех, чьи имена уже примелькались, появляется уже определенный "брэнд" имени, и не важно, Борисов это или Михалков... Давай лучше не будем называть их имена, чтобы их не стали покупать. Написанное графоманами ровно, понятно и поэтому проходимо. К тому же, зачастую культурный уровень самих издателей не позволяет им отличить хорошую авторскую поэзию от графомании. Поэтому им значительно легче печатать простые вещи с простым началом, развитием сюжета и концом. Это соответствует их уровню. Да и в смысле гонорара графоманы, как правило, довольствуются малым, поскольку они всегда пишут очень много, у них всегда есть план: сколько написать в день, в неделю и так далее – все равно сумма доходов будет приличная уже в силу их работоспособности.

Мы хотим объявить конкурс среди начинающих авторов – Овсянников, генеральный директор международных книжных ярмарок, очень эту идею поддерживает, – чтобы они присылали свои работы в прозе, в стихах, в жанре повести-сказки на адрес генеральной дирекции московских международных книжных ярмарок на конкурс "Хорошие книжки". Конкурс бессрочный, итоги будем подводить два раза в год: на осенней ярмарке и на весенней. Потому что могут найтись два, три, четыре человека талантливых, которые могли бы ту же традиционно графоманскую работу – например, сочинение подписей к картинкам или загадок – вывести на качественно иной уровень. Если хотя бы три издателя обменяют прилипшего к ним графомана на настоящего писателя, которого Бог поцеловал, игра стоит свеч. Тиражи все-таки большие, и мы должны бороться за каждого ребенка, который читает книжки.

Это литературная борьба. И я ей в данном случае занимаюсь. Конечно, я не только этим занимаюсь, иначе бы превратился в зануду и параноика. Но среди вещей, которые вызывают у меня очень сильное раздражение, – когда человек пишет очень много очень плохих книг для детей. Когда для взрослых, меня это меньше раздражает. Взрослый может сопротивляться, он может выбрать. Ребенок выбрать не может: он будет читать то, что ему дают. Он беззащитен. Я считаю, что графомания – это серьезное зло, с которым необходимо бороться. И если кто-то решит, что я графоман, то пусть он занимается борьбой со мной.

А потом ты мне задашь последний вопрос: "Лева, неужели ты веришь, что можешь что-то сдвинуть?". Отвечаю: беда в том, что на хороших книгах много не заработаешь, и издатели это отлично знают. И не в их интересах эти книги печатать. Бизнесу не прикажешь, он развивается по своим законам. Помочь могут лишь те, кто в силу пристрастий или положения, или того и другого вместе хотят и могут это сделать. Такие люди встречаются, кстати, и среди издателей. Я уверен, что они помогут спасти детскую литературу от графомании.

Я сторонник теории малых дел, личных дел. Приходят какие-то люди, просят им что-то рассказать, помочь выбрать. Какие-то издатели в результате нашего безумного мероприятия на ярмарке, может быть, напечатают хорошие книжки. Это дело небольшое: это не государственная программа. Но ведь возможно случайное совпадение, когда вдруг какой-нибудь чиновник, который имеет власть давать деньги на печатание хороших книг, когда-нибудь именно так и поступит. Я верю в счастливые случайности.